Нелла улыбнулась вновь:

– Ты научишься.

Прошли годы, и Шиада действительно научилась. Ни у кого на самом деле не было иного выбора: испытание веры у Часовых было последним в обучении жриц и друидов. И пройти его предлагалось только единожды: кого не признавала магия Завесы, признавало молчаливое море.

Шиада помнила до сих пор в мельчайших деталях свой первый раз: первый скрежет исполинских копий, запах собственного страха, привкус облегчения и торжества. И еще чего-то особенного, что не покидает ее по сей день, сколь бы она ни отверзала Завесу между Этаном и Ангоратом. Чувство родного очага.

Лодка прибилась к берегу, и Шиада шагнула на землю. Не будет ей никогда иного дома, кроме этого, под всемогущим крылом Всеединой. Жрица набрала полную грудь воздуха и поняла: здесь она излечится.

Поприветствовав встретившихся на пути ее сестер, Шиада прошла в скромный домик храмовницы и испросила уединения. Та позволила молодой жрице войти.

– Я пришла отдать, что обещала, – произнесла девушка, склонив колени и голову, и протянула госпоже руку с лунным камнем. – Он принадлежал Второй среди жриц.

Нелла дрожащей рукой взяла камень, на мгновение сжав в ладони. Потом поднесла к глазам, отложила в сторону.

– Ты покинула обитель девой храма Шиады, но вернулась чем-то совсем иным. – Храмовница подняла Шиаду с колен. Коснувшись на груди племянницы подвески из другого лунного камня, которую та надела взамен отданной Агравейну, ровным голосом выговорила: – Этот принадлежит Второй среди жриц, Шиада Сирин.

Глава 5

В тринадцать лет танин Бансабира Яввуз в очередной раз зашла в залу наград. Ее признали мастером боя на мечах и копьях (пешей и верхом). Она без промаха стреляла по голубям в небе с сотни шагов в темноте и при свете. В седле сидела, будто всю жизнь прожила в Архоне, стране коневодов. Ей не хватало физической силы для рукопашной, но она возмещала ее с лихвой удивительной проворностью и гибкостью. И всегда, когда держала в руках оружие – будь то сабля или ее вездесущие невидимые ножи, – наслаждалась красотой, которую находила в этой разящей стали.

Ее признали. Ее признали чем-то невиданным, из ряда вон выходящим… живой легендой… В тринадцать лет…

Бану стояла у деревянной доски и смотрела на одну из надписей. На пергаменте было три строчки сверху вниз: на ангоратском, на всеобщем, на ласбарнском:

«Бансабира Изящная, сто девятое поколение Клинков Матери Сумерек. Наставник – Тиглат Тяжелый Меч, первый номер сто шестого поколения. Урожденная танин Яввуз».

Бронзовый знак под письменами был один в один идентичен тому, что теперь хранился в ее комнате, в тумбе. Выгравированный узор означал восьмой ранг.

В этот раз Гор не стал ничего спрашивать у Бану – просто зашел как-то и заявил с порога:

– Ты остаешься доучиваться еще два года.

Девушка сидела с полураздетым торсом, в одном мягком корсаже, перетягивающем грудь. Поднялась с места и накинула черную короткую тунику с крохотными рукавами.

– Хорошо, – гордо сказала она, затягивая внутренние петли. Закончив, поморщилась, приложила правую ладонь к левому плечу. Вбитая на месте старого клейма татуировка в виде черной вздернутой сабли еще ныла.

Откинула с плеча заплетенную золотистую косу до лопаток и вышла, пронеся себя мимо наставника.

Гор усмехнулся – услышал в этом «хорошо» ту самую интонацию, с которой когда-то давно семилетний ребенок, стоя на берегу речки в Ясе, согласился поехать с ним в Багровый храм, чтобы научиться убивать врагов.

Перестав быть вещью, Бансабира взялась за кнут. Зашла однажды к Гору и швырнула плеть в ноги:

– Учи.

Гор вздернул бровь:

– Шавна надоумила?

Бану не ответила – все в храме знали, что Шавна Трехрукая специализировалась на владении кнутом. Равно как Тиглат был мастером меча, а для ладных ручек Бансабиры Изящной не было ничего роднее ножей.

Гор не противился. Бансабире не то чтобы очень нравилось, но в борьбе с врагом могло пригодиться многое. А кроме того, всегда хорошо знать не только как атаковать тем или иным оружием, но и как от него уклоняться.

К началу осени у Бану пошли первые успехи, а в Багровом храме все чаще стали появляться новые ученики, и подрастали те, которых клеймили пару лет назад. Двенадцати– и тринадцатилетние мальчишки, обучавшиеся у Шухрана и Ирэн, смотрели на Бансабирину метку в форме клинка с сомнением. Кто-то уже начинал шептаться, когда девушка проходила мимо: тринадцать лет, восьмой номер… вот если бы они были на ее месте, они бы, наверное…

Бану не трогало – им никогда не быть на ее месте. Шавна иногда просила подругу не быть с мальчишками столь суровой, но Бану отмахивалась от нравоучений – пусть говорят что хотят, только под ногами не путаются. Она-то, в конце концов, единственная доподлинно знает, какую цену взял с нее Гор за это самое восьмое место.

Тогда же сама Шавна Трехрукая взяла себе первого ученика, а Мастер Ишли наконец-то, вслед за своим легендарным учеником, достиг первого ранга.

Учила яды…

В очередной раз вышла в Великое море на карательной драге – ловить пиратов: рабы и золото всегда к месту. Бансабире в командование дали двадцать человек – все из числа еще не доучившихся до конца пятого года. Когда они вернулись на остров, нечто до боли горделивое кольнуло внутри – то, что всегда делал Гор или командир отряда, с которым она покидала Храм Даг, теперь делала она сама…

На высоких воротах стражник, заметив группу людей, немного наклонился и спросил:

– У кого из вас есть право голоса?

– У того, кто служит Матери Сумерек, – так же громко ответила Бансабира.

– Как ты служишь Ей?

– Воздевая сталь!

– От кого ты получила свою?

– От того, кто известен в этих стенах как Тиглат Тяжелый Меч!

– Что ты возьмешь здесь?

– То, что отдам!

– Открыть ворота! – приказал стражник.

Въехали в крепость. Несколько гарнизонных сразу присоединились к ним, чтобы сопроводить отряд с пленными до храма, через торговый и жилые кварталы.

В середине апреля старейшины храма отправили в красные пески Ласбарна отряд из восьми человек. Лидером одной из четверок и командиром всей группы назначили Астароше, шестой номер. Второй квартет возглавила Бану. Задание было несложным – торговые дела, рабы, выгода. А между делом – усадить в нужное кресло местного князька и помочь ему наладить тайные отношения с Бледными островами. Ласбарн приходил к мысли, что самое время запасаться оружием, которое у них прежде отняли, и людьми, которых прежде угнали. Долго они ждут своего часа, долго томятся под игом Западного Орса…

Уложились за месяц, в пустыне потеряли двоих. Бомльшую часть времени провели в оазисе Квиххо. Благодарный князь устроил в честь их отбытия прощальный вечер. Приставленные служанки украсили Бансабиру к ужину: подвели глаза, уложили волосы, облачили в роскошное струящееся платье из архонского льна. Недолго думая Бану попросила ленты и смастерила себе подвязки на ноги – чтобы хоть как-то закрепить ножи. Выйдя из шатра, где ее готовили, выглядела царственно, юно, сиятельно.