Тем временем пироги, шедшие под предводительством суденышка, которым командовали Равено де Люсан и Буттафуоко (на нем же находились два неразлучных дружка), продолжали свой путь на восток, отклоняясь немного к северу. Флибустьеры, счастливые, оттого что наконец-то покинули остров, откуда и не рассчитывали уже выбраться живыми, молодцевато работали веслами и даже что-то напевали.

Время от времени эхом разносился пушечный выстрел, и после этого какой-нибудь альбатрос или костедробитель, поступивший крайне неосторожно и слишком близко подлетевший к непогрешимым стрелкам, стрелой падал вниз и пополнял скудные продовольственные запасы экспедиции.

Ночь застала флибустьеров в океане. Они были уверены в том, что никто не нарушит их сон, потому что испанцы перестали заглядывать в эти широты, и с удобством расположились на банках или под ними; они быстро заснули, убаюканные неутихающей тихоокеанской волной, которая время от времени, с определенной регулярностью, приходила с глухим шумом, но никакой опасности не представляла.

Наутро, после спокойной ночи, пироги возобновили гонку к Американскому побережью.

В отдалении уже начали вырисовываться голубые вершины великой цепи Кордильер, образующих вместе со Скалистыми горами опорный скелет обоих континентов.

— Нынче вечером мы поставим лагерь на суше, если только дьявол не закрутит своим хвостом, — сказал Равено де Люсан.

Так и произошло. Солнце уже заходило, когда пироги буквально влетели в бухту Дэвида; флибустьеры, даже не применяя оружия, овладели рыбацкой деревушкой индейцев и метисов, которых немедленно заперли в надежном месте, чтобы они не разбежались и не рассказали испанским полусотням.[72]

Теперь флибустьеры могли спокойно ждать галеон и овладеть им обычной для них безумно смелой атакой.

Но прошло уже три дня, а ожидаемое судно все не показывалось. Буттафуоко уже начал бояться, не обманули ли его, когда на закате четвертого дня был замечен парусник, державший курс прямо в бухту Дэвида.

Весть об этом быстро облетела флибустьеров, и они высыпали на берег, готовые занять места в своих пирогах.

— Друзья, — сказал им Равено де Люсан. — Готовьтесь к последнему сражению на Тихом океане. Больше эти воды мы не увидим, что бы ни случилось.

В восемь часов вечера преисполненные энтузиазма флибустьеры расселись по пирогам; они уже удостоверились, что к бухте быстро приближается крупный корабль: фрегат или галеон. Сумерки благоприятствовали атаке. Прежде чем исчезло солнце, плотные облака потянулись по небу, полностью скрыв тусклый блеск звезд.

Поверхность океана приобрела чернильный цвет.

Равено де Люсан стоял — вместе с Буттафуоко — на носу своей пироги и пытался различить очертания растворившегося во мраке судна.

— Мы сможем найти его, — сказал он буканьеру, глядевшему на него с немым вопросом. — Нам известен его курс, и мы скоро встретимся с ним.

— Это был галеон? — спросил Буттафуоко.

— Во всяком случае крупное судно, — ответил Равено.

— Мы захватим его?

— Не сомневайтесь в моих людях. И потом, я отдал командирам пирог некий приказ; он побудит людей пойти на абордаж даже вопреки своему желанию.

— Поясните.

— Когда мы подойдем к самому борту галеона, командиры должны пробить топорами борта пирог, поэтому не останется другого пути к спасению, кроме палубы неприятельского корабля. Говорят, что такое однажды проделал Пьер лʼОлонэ.

— Да, это поистине героическое средство.

— Однако оно приведет к победе, — заметил Равено. — Я слишком хорошо знаю этих отчаявшихся людей… О! Вот он.

— Где?

— Идет прямо на нас.

— Пока ничего не вижу.

— Морского глаза у тебя нет, но через несколько минут и ты заметишь.

Его люди тоже должны были заметить приближающийся галеон, потому что они, словно получив приказ, растянулись в линию, которая должна была снова сжаться при первом выстреле.

Вскоре из сумрака выступила темная масса, которую медленно подгонял вперед ослабевший бриз. Это и был испанский галеон, шедший в бухту Дэвида.

Ни звука не доносилось с верхней палубы; тишину ночи нарушал только, шум разрезаемой высоким форштевнем[73] воды.

Восемь пирог сомкнули строй, расположившись прямо по ходу судна. Отданную Равено команду передали всем экипажам:

— Не стрелять! Приготовить абордажные крючья.

Галеон теперь был не дальше чем в двухстах шагах; он спокойно продолжал свой путь, и люди, на нем находившиеся, ни в малейшей степени не подозревали быстрой перемены в своей судьбе. Это было отличное судно: с высокими бортами, с большой носовой надстройкой и, вероятно, неплохо вооруженное.

Восемь пирог, маневрировавших совершенно бесшумно, моментально окружили корабль; с них сразу же полетели абордажные крючья, но вахтенные, слишком уверенные в отсутствии любого неприятеля в непосредственной близости от побережья, ничего не заметили.

Равено де Люсан сухо отдал короткую команду:

— Пробить борта!

Послышались глухие удары. В соответствии с полученным приказом командиры пирог пустили в ход топоры.

На корабле раздались крики:

— Тревога!.. К оружию!..

— Батарея! Огонь!..

— Все наверх!..

Но отразить атаку было уже нельзя. Флибустьеры, теряя опору под ногами, принялись — с ружьями за плечами и короткими саблями в руках — карабкаться на галеон. Цепляясь за орудийные порты, за якорные цепи, за снасти, двести восемьдесят пять флибустьеров и трое авантюристов в мгновение ока забрались на палубу неприятельского парусника, в то время как их продырявленные шлюпки исчезли в океанских водах.

И сейчас же послышались выстрелы. Вахтенные галеона наконец-то поняли, что их атакуют — к сожалению, слишком поздно. Однако они мужественно вступили в сражение, отступив к носовой надстройке, на которой находились две пушки.

Равено де Люсан быстро оценил, откуда грозит опасность, и послал своих людей к этому месту. В то же время Буттафуоко во главе тридцати флибустьеров очистил плотным огнем кормовую надстройку, также оснащенную крупнокалиберными пушками.

Не стоит и говорить, что гасконец и баск были в первых рядах сражающихся, всегда готовые пустить в ход свои страшные клинки.

Тем временем батарейцы, полагая, что оказались перед несколькими кораблями, разрядили разом тридцать шесть пушек галеона, но не достигли иного результата, кроме ужасного грохота, от которого в клочья разлетелись все стекла в кормовых иллюминаторах.