– Назови имя, тогда получишь.

Артем ожидал, кого угодно: того дельца, о котором ему говорила журналистка и который теперь занимает важный пост краевого начальника – Егора Голышина; подозревал он почему-то и нынешнего мэра, однако пьянчуга сказал:

– Мне Казюкевич, мой подельник, вкручивал, что надоумил его с Подгребцовыми разобраться Свиргун.

– Брат?! Наследник?!

И тут в квартире произошло неожиданное явление.

Замка здесь не было – да и зачем, от кого, при царящей внутри бедности? Любой мог войти, кто хочет. И тут вдруг входная дверь распахнулась и на пороге возник человек, которого Артем не рассчитывал здесь увидеть – тот самый, чье имя только что, минутой назад, было произнесено! Тот, кто вчера разговаривал с ним чрезвычайно сухо, сквозь зубы, кто не впустил его в свой дом – иными словами, то был Свиргун. Толстый, плешивый и седой, с «волевой» складкой у рта. В руках он держал полиэтиленовый пакет с логотипом гастронома, в котором что-то позвякивало.

Он удивленно воззрился на Артема и, безо всякого сомнения, узнал своего вчерашнего визитера.

– Что это ты тут вынюхиваешь? – набычась, спросил он у него.

– Да что тут можно вынюхать! – почти весело воскликнул молодой человек. – Одни пары алкоголя!

А хозяин от явления второго незваного гостя явственно испугался. Растерянность разлилась по его лицу. Действительно, это выглядело чудом: только что алканавт чуть его не сдал – да что там «чуть», натурально сдал, – и вот он возникает на пороге! Кудряшов тоже оказался обескуражен и, чтобы скрыть замешательство, воскликнул:

– Вот вы и сами ко мне пришли! Вы друзья с товарищем Сопелиным, оказывается? С каких, интересно, пор?

– Не твоего ума дело! – прорычал мужик. – Давай, двигай отсюда!

Он был много ниже Артема, настоящий метр с кепкой, да и рыхлый и немолодой – короче, если бы они схватились, можно было не сомневаться, за кем останется победа. Однако меряться силами в планы Кудряшова не входило. Но и покорно покидать поле тоже не хотелось.

– Ну, вы пока поговорите, – воскликнул он, – а я в комнате подожду!

– Проваливай! – вскричал Настин дядька.

– Аркадий, – обратился Артем к хозяину, припомнив его имя, – что он тут распоряжается? – Он рассчитывал, что, польстившись на обещанные пятьдесят штук, тот выставит Свиргуна. Но нет. Алкоголик, как видно, справился с собой, потому что проговорил не без достоинства и даже отчасти велеречиво, в протокольно-полицейском стиле, адресуясь к молодому человеку:

– Попрошу вас покинуть помещение.

И Кудряшову ничего не оставалось, как выйти вон.

* * *

Перед запланированным отходом Артем, вертя в руках телефон, сделал скрытой камерой пару кадров Сопелина и Свиргуна на полуразоренной, кислой кухне. Если слова алкоголика подтвердятся, вырисовывалась интереснейшая комбинация. Значит, Казюкевич убил Подгребцова не просто так, во время банального ограбления, а по заказу сводного брата! Очень похоже было на правду! Ведь во многом выгодоприобретателем от смерти родителей Насти оказался именно Свиргун – он получил в наследство их дом и хозяйство. И возможно, в благодарность подогревал убийц – Казюкевича и Сопелина – на зоне, да и сейчас явно не с пустыми руками пришел.

Кудряшов сел в машину – он припарковал ее чуть поодаль, у другого подъезда блочной многоэтажки, где проживал синяк, – в тенистом дворе, под пологом развесистой смоковницы. Однако вход в парадную забулдыги был ему прекрасно виден, да и окна его квартиры тоже. Вдобавок Артем заметил, что во дворе стало одной машиной больше – джип «Инфинити» расположился совсем близко ко входу – не иначе, на нем Свиргун и пожаловал. Блогер твердо решил дождаться окончания визита Настиного дядюшки (вот послал бог свойственника!), а потом вернуться в квартиру и додавить своего информатора.

Чтобы скоротать время, молодой человек решил просмотреть свой почтовый ящик. Телефон предложил ему на выбор подключиться к трем запароленным источникам вай-фая – даже окраины райцентра Казацка шагали в ногу с прогрессом. Артем от вай-фая отказался, предпочтя мобильный Интернет. Никаких писем или сообщений от Насти не оказалось – а ждал он прежде всего весточек от нее. Зато имелось в личной почте письмо от отца, Александра Николаевича Кудряшова.

В переписку с сынулей папаня вступал нечасто – даже когда трудился за тридевять земель, за границей, на скандинавском направлении, они предпочитали общаться онлайн: по скайпу, вайберу или вотсаппу. Письма писал в исключительных случаях – когда требовалось воспитывать отпрыска либо обсудить нечто неприятное. Эпистолярных посланий от родителя – если не считать шутливые или полушутливые эсэмэски – Кудряшов-младший припоминал за всю свою жизнь два-три, не больше. И каждый раз повод был досадный или стремный, типа тройки в четверти по английскому в десятом классе.

Вот и сейчас Артем открыл письмо с внутренней дрожью, с тягостным чувством. Он заранее знал, догадывался, о чем пойдет речь. К гадалке можно не ходить – конечно, его ждет нотация по поводу предполагаемой женитьбе на Насте. Что тут оставалось делать! Только выдержать характер и преодолеть увещевания отца и эмоциональные крики-выступления матери. Или, может быть, стойкость не проявлять? Пойти у родителей на поводу?

Теперь, когда Насти рядом не было и ее магия отчасти ослабела, уверенность Артема в том, что женитьба на ней – блестящая идея, слегка потускнела.

В сущности, он по жизни очень дорожил своим званием Хорошего Сына. Привык не то что покоряться родителям, но не огорчать их. И довольно-таки трусил, что ему придется пойти против воли предков и жениться на девушке без роду без племени, из какой-то там станицы Красивая. Вследствие этого он и сам теперь был не вполне уверен, правильно ли поступает. А два предыдущих случая с тягой к скороспелым заграничным женитьбам доказали ему, что он в данном аспекте далеко не безгрешен. Скорее даже наоборот – в матримониальных делах он, видимо, оказывался более неправым, чем правым. В отличие от предков, все с собственным браком тонко рассчитавших (что, по правде, не принесло им особого счастья).

Именно поэтому он взялся за письмо отца с чувством, словно ему придется принять горькое (но, возможно, полезное) лекарство. И не оторвался, пока не дочитал до конца.

Письмо оказалось дипломатически чрезвычайно выдержано. Взвешено, словно на аптекарских весах. Словно ноту протеста отец выкатывал некогда дружественному, но провинившемуся правительству.

Начиналось оно так: «Дорогой сын!» Молодой человек, прочитав обращение, про себя воскликнул: «О! Как пафосно! Не Темка или Темик, как обычно зовет папа, и даже не Артем, а совсем отстраненно – сын! Эдак он, чего доброго, мне от дома откажет. Или наследства лишит». Однако в столь заоблачные выси Александр Николаевич все-таки пока еще не воспарил.

Итак, «Дорогой сын!» – говорилось в письме, и далее: «Мы с мамой встретили твою новую идею о женитьбе – на этот раз в Кубанском крае – с определенным недоверием и сдержанным пессимизмом. Да, ты молод – а юности свойственны резкие и порой необдуманные порывы. Все в твоем возрасте влюблялись – временами столь сильно, что трудно даже представить себе, что придется провести вдали друг от друга хотя бы сутки. Остается только восхититься твоей горячностью – или позавидовать ей – и попенять, что я в свои довольно преклонные лета уже не способен на столь благородные безумства».