* * *

Киношники заполонили Нью-Йорк. Добрались они и сюда, снимают какую-то сцену в моем квартале. Это должно было когда-нибудь случиться. Воздух наполнен рокотом сознания собственной важности. Полицейские патрули перекрыли движение. Кабели, софиты, подъемники с кинооператорами, отражательные экраны. Звезды прячутся в вагончиках. Толпа напряженно ждет, когда режиссер тяжеловесно утвердит кинематографическую достоверность моей улицы.

Теперь я припоминаю. Однажды, возвращаясь с утренней пробежки, я наткнулся на двух мужчин, которые с серьезным видом фотографировали квартал. Было это несколько месяцев назад. Мне кажется, что это были европейцы. Они любят узкие улочки Сохо. Камни мостовой девятнадцатого века. Узкие проулки идеально подходят для съемок прохода конницы.

Один мужчина снимал, а второй заряжал кассеты и таскал сумки. Во мне взыграли собственнические чувства. Снимут ли они древний гараж, откуда не сможет теперь выехать ни одна машина? Попали ли в кадр мои китайские кроссовки? Как им нравятся те два чахлых деревца? Чувствуют ли они урбанистическую пыль, пропитавшую души всех, кто живет здесь, пыль, которая присутствует в городе даже тогда, когда в ясное весеннее утро по улицам проезжают, вздымая радужные брызги, поливальные машины санитарного департамента?

Только что рассвело, и косые лучи низкого солнца подчеркивали незыблемый геометрический объем металлических решеток, утопленных дверей и оконных амбразур.

Вечером фотографы вернулись. Вид улицы разительно изменился. Свет солнца касался теперь расчлененного на части массива, движение транспорта взметнуло в воздух пыль, из-за которой стали видимыми лучи заходящего солнца, они, словно прямые столбы пламени, опускались в узкие расщелины улиц между домами на противоположных сторонах, матово отражаясь в больших чердачных окнах, сверкая на гранитной бельгийской брусчатке мостовой и втягиваясь в темноту дверей старинного гаража и в черноту отверстий водостоков на углах крыш.

Так вот кто это был. Киношный разъезд. А теперь смотрите: армия расположилась на биваке. Маркитанты, генераторы, портозаны. Все, что нужно войску на марше. У них есть все, что нужно армии, которая не дислоцирована в стране, а время от времени ее оккупирует.

Улица вдруг стала яркой и чистой. Я понял, что ее вымыл нестерпимый свет софитов. Обычные люди пошли по своим делам. Резко остановилась машина, из которой выскочил мужчина, схватил за плечо шедшую мимо подъезда женщину и развернул ее лицом к себе. Это был очень агрессивный жест, хотя и обузданный рамками кинематографического приличия. Они о чем-то говорят, а я, наблюдая сцену с пятого этажа, вижу нежелание женщины разговаривать, это видно по ее позе. Действие закончилось, они разошлись в разные стороны, словно все то, что они друг другу наговорили, не имело ни малейшего значения. Еще до того, как все это случилось, я осознал, что сцена кончилась, софиты сейчас погаснут, а машина сдаст задним ходом в исходное положение.

Теперь начали распоряжаться люди с портативными рациями. Команда рабочих принялась раскладывать на тротуаре мусор. Весь остальной город словно перестал существовать, важна была только та его часть, которую снимали на широкую пленку.

Наступила тишина, снова вспыхнул свет. Завизжали тормоза, машина встала как вкопанная, открылась дверца, из нее выскочил мужчина и схватил женщину за плечо.

Для съемок фильмов используют города, деревни, моря и горы. Когда-нибудь отснимут каждый дюйм нашего мира. Планету расплющат на громадном мотке пленки. Темное ночное небо будет служить нам исключительно экраном. Фильмы будут неистовствовать, виться, плыть и извиваться, как по ленте Мебиуса, разворачиваясь в необъятных просторах галактической вселенной. Жизнь перестанет быть многоплановой и одновременной, она станет последовательной, одна история последует за другой, словно вся ДНК всех живых существ раскрутится в одну бесконечную нить, бит за битом, и так до бесконечности.

Киноверсия: какой-то парень возвращается утром с пробежки и видит, что на его улице расположилась съемочная группа. Идет сцена: женщина выходит из подъезда, рядом резко останавливается машина, из машины выскакивает мужчина и хватает женщину за плечо, она пытается отпрянуть, ее сопротивление, его ярость… все это кажется парню до боли знакомым, как будто сцена взята из его собственной жизни.

Все утро сцену снимают и переснимают. Он наблюдает из окна. Парню становится ясно, что сцена, которую снимают внизу, очень… точна. Ее просто невозможно снять по-другому. Он сделал то же самое, когда, возвращаясь домой, столкнулся с выходившей из подъезда женой. Актер, который играет его, пожалуй, повыше, и волосы у него погуще, но вообще он такого же сложения, да и лицо у него такое же — худощавое, с выступающей челюстью. Актриса просто точная копия жены: блондинка, красивая, подтянутая, со стройными бедрами.

Парень не может понять, что происходит, кто снимает кино, с каким сценарием они работают. Неужели она его написала? Но каким образом? Она живет на пределе своих сил, наполняя жизнь поступками своей неутомимой животной цельности, при полном презрении разумного интереса к самой себе. Что могла она написать о нем, об их связи, об их неудачной связи? Да и зачем ей такие хлопоты?

Его мансарда с большими незанавешенными окнами была без всяких видимых усилий обставлена по ее безошибочному импульсивному желанию. Даже теперь беззаботное совершенство обстановки удерживает его от того, чтобы передвинуть с места на место какую-нибудь вещь. Эта заданность и неизбежность обстановки создает у него иллюзию ее присутствия, продолжения их совместной жизни. Она нашла себе дом и живет одна, а он въехал в мансарду. Это была ее мансарда, она все еще живет здесь, и это ее улица и ее квартал, хотя ее самой давно здесь нет.

Удивительно, почему он остается здесь, зачем испытывает судьбу на удачу.

Съемочная группа внизу тем временем заканчивает свою работу, пакует вещи, и через короткое время после полудня улица пустеет. Парень думает, что слишком много работал в последнее время, переутомился и увидел поэтому множество совпадений в отснятой сцене, но он не способен отделаться от мыслей о фильме, и в течение нескольких дней обдумывает предположение о том, что его жизнь или их с женой совместная жизнь послужили основой для сценария. К своему ужасу, он понимает, что может проследить перемещение съемочной группы по городу, угадывая, где они могут быть, зная, в каких местах надо снимать следующие сцены. Он находит киношников в «Коламбия джорнализм», где обосновался ее босс, он видит их на Девятой авеню, в итальянском ресторане, где недавно сделали ремонт и восстановили декор, бывший до смены владельцев. Они даже выбрали тот самый столик — в углу под светильником с черным плафоном.

Попытка поговорить с режиссером легко пресекается помощником с портативной рацией и охранниками. Нельзя сказать, что парень хочет сделаться знаменитостью. Дело в другом. Он смотрит на актрису, и в каждой следующей сцене она все больше и больше напоминает ему его жену. Он не знает, что делать. Съемки идут то в аэропорту Кеннеди, то в Линкольн-центре, то в Бэттери-парке. Наконец наш герой перестает следовать за группой, возвращается в свою мансарду и начинает ждать. Наконец происходит то, что, по его убеждению, не могло не произойти. Они постучались в дверь и вошли, таща за собой кабели, камеры, софиты и рефлекторы. Парень не делает ни малейшей попытки помешать им. Приносят стулья для режиссера, сценаристки и актеров. Парня гримируют, сажают на предназначенное для него место и включают камеру. Раздается стук в дверь. Он открывает и сталкивается нос к носу с двумя детективами. Они предъявляют удостоверения и просят разрешение задать ему несколько вопросов. Он не будет возражать, если они войдут?