Я опять заглядываю в приоткрытую дверь класса и любуюсь им. Сидя на первой парте – невысокий, горбоносый, с коротким ежиком жестких светлых волос, – он, не отвлекаясь ни на миг, жадно ловит каждое слово учительницы. Судя по тому, как он хмурится, не просто слушает, а сосредоточенно обдумывает услышанное. Это хорошо. Очень хорошо. Старательность и упорство – это мое, этим я сумела его наделить. Наделила бы и большим, но, увы, нечем: все, что у меня есть, – это мои не боящиеся никакой работы руки. И Петр.

Телефон. Я отступаю от двери, успев заметить, как встрепенулся мой сын: услышал знакомый рингтон (вряд ли кто-то еще в этом городе пользуется настолько древним аппаратом) и понял, что я рядом.

Чтобы не мешать занятиям, отхожу подальше, в конец коридора.

– Добрый день. – Мужской голос в трубке звучит мягко и очень устало. – Я по объявлению.

– По которому?

– По поводу домработницы. – Мужчина говорит словно бы не совсем уверенно.

– Да, понятно. Вы хотите предложить мне место?

– Ну… да. – Неуверенность не пропала, наоборот, усилилась, вот странно. – Вы… вы могли бы подъехать на собеседование?

– Называйте время и адрес. Но предупреждаю: сумма в объявлении – нижний порог оплаты.

– Это неважно, – бормочет мужчина. – сумма устраивает. Хотелось бы обсудить… подробности нашего сотрудничества.

Ах вон оно что! Значит, домработница с «расширенными» обязанностями. Ну, интим так интим, вздыхаю про себя. От меня не убудет. Зато ставку сразу можно поднимать.

– Когда к вам подъехать?

Мой собеседник, видимо, переключается в «безмолвный» режим, чтобы с кем-то там посоветоваться – трубка молчит почти минуту.

– Сегодня в восемь вечера… вы могли бы? – спрашивает он наконец.

– Да, разумеется. Диктуйте адрес.

Очень удобно: жилой комплекс, куда мне предлагается явиться, совсем недалеко от интерната. Их тут несколько – симпатичные, недавно отстроенные кирпичные пятиэтажки с огромными лоджиями, уютными изолированными двориками и отличной собственной инфраструктурой. Из тех, где можно жить, месяцами не выходя за пределы комплекса. Ничего так, приличное предложение, люди там небедные.

– Как к вам обращаться? – интересуюсь на прощание.

– Меня зовут Валентин, – сообщает он. – А жену мою – Вероника.

Надо же! Неужели женат? А по всему выходило – одинокий холостяк лет сорока, нуждающийся в чистых рубашках, съедобной стряпне и немудреных сексуальных услугах (за «мудреными» обращаются к соответствующим профессионалкам). А тут, извольте видеть, семья. Свингеры, что ли? В «тройке» предложат поучаствовать? Да мне, собственно, без разницы.

Попрощавшись с Валентином – потенциальным новым работодателем, – возвращаюсь к дверям класса. Скоро перемена, и я смогу хоть немного побыть с сыном.

04.09.2042. Город.

Национальный театр оперы и балета. Вера

Ах, если бы я только прислушивалась к голосу своего разума!

Всю дорогу до театра он, этот голос, пытался мне внушить, что моя истерика вспыхнула без всяких на то оснований. Что не может же Герман бросить работу из-за того, что я сейчас не в форме. Он просто обязан продолжать. И что? И как? Ведь на сцену я смогу выйти разве что года через два. Раньше не получится. Если я собираюсь кормить Масика грудью – а как иначе? Поэтому… Ну, я имею в виду – полноценно выйти, на публику. На меня Герман рассчитывать не сможет долго. Не сидеть же ему все это время возле меня сложа руки. Ну конечно же, нет. Вот он и придумал эти… «Мемуары гейши». Где для меня и партии-то не предусмотрено. У меня лирическое амплуа, в этом жестком откровенном балете для меня попросту нет места. Ну да, я профессионал и могла бы станцевать, если надо… да хоть Мефистофеля! Но как бы я себя при этом чувствовала? А для артиста балета самочувствие в роли – важнейшая составляющая работы. Не знаю, как те, что могут «все, что угодно», но я всегда вживаюсь в свои партии до кончиков ногтей.

В общем, ничего удивительного, тем более ужасного нет в том, что Герман отдал заглавную партию другой балерине. Но – этой?

Разум подсказывал: а кому еще? Сусанна – вторая в нашей труппе, и, хотя мы очень похожи внешне, по сути, по внутренней своей сути, по духу (полно, да есть ли у нее дух? По-моему, там одно сплошное профессионально умелое тело) практически противоположны. Она энергичная, пробивная и жадно дышит мне в затылок, стремясь выбиться в примы. Вообще-то у нее есть к тому все данные, но – место (то, что французы называют etoile – звезда) уже занято. Это единственное, чем я ее не устраиваю. Ведь я никогда, никогда не делала ей ничего плохого! А она меня искренне ненавидит и всегда старалась подставить. А я ведь даже не возражала против того, чтобы она была моей дублершей (балерины при всей подготовке – тоже живые люди и, бывает, неважно себя чувствуют), даже Герману пару раз про это говорила. Но он неизменно отказывал: мол, Сусанна – танцовщица совершенно иного амплуа…

И теперь он написал балет практически под нее! И как в этой ситуации можно слушать голос разума?! Когда сердце рыдает и кричит от боли!

Словно беременная фурия, пронеслась я через служебный вход, в считаные секунды домчавшись до кабинета Германа. Но его там, естественно, не было. Хотя два характерных окурка в пепельнице и стоящий на зарядке планшет красноречиво свидетельствовали – был.

Отлично, где-то он здесь.

Выскочив из кабинета, я наткнулась на администратора.

– С утра был в кабинете, – растерянно ответил он на мой стремительный вопрос, – потом… даже не знаю. К осветителям? В костюмерную? В буфет? – Он развел руками.

Ни в буфет, ни к осветителям я, разумеется, не пошла, а направилась сразу к гримерным. У Сусанны – фактически второй примы – гримерка была, как и у меня, персональная, рядом с моей же, в общем тамбуре, выходившем в небольшой холл. Тут, на диванчиках, женская часть труппы отдыхала от трудов праведных, а на деле – ссорилась, мирилась, заключала оборонительные и наступательные союзы.

Несведущие обычно считают, что внутренний мир театра – это царство света и красоты, в котором живут нежные воздушные эльфы и феи. Зрителям и невдомек, какими бывают эти эльфы и феи здесь, куда не проникают посторонние взгляды. Иногда наш мир напоминает мне террариум, кишащий красивыми, изящными и смертельно ядовитыми змеями. Поверьте, истории о битом стекле и бритвенных лезвиях в носках пуантов – отнюдь не преувеличение, и, уж конечно, каждая из нас непременно проверяет свои пуанты перед тем, как надеть их. Короче, обычная закулисная жизнь. От которой я всегда старалась держаться подальше.

Вообще-то я собиралась вломиться прямо к Сусанне в гримерку, но этого не понадобилось: моя соперница, развалившись на узком диванчике общего холла, расслабленно курила в компании двух девчушек из кордебалета.

– Таки кого мы видим! – Сусанна натянула на лицо якобы дружелюбную, а на деле ехидную усмешку, едва я появилась в дверях. – Какие важные гости! Чему обязаны? Шо это вы к нам соизволили явиться?