– Это не пост… – едва слышно прошептал Берсанака. – На посту не разговаривают, и на постах по одному человеку. Что там? Кто-то есть?..

– Я там никого не оставлял… – холодно ответил полковник.

– Там я петлял, следы путая… – сказал Гойтемир. – Может, продолжают искать?

– Ночью следы видно особенно хорошо, – кивнул Док Доусон. – Ты подошву фосфором каждый день натираешь?

– Я предпочитаю люминесцентные составы… – показал Гойтемир интеллект бывшего учителя. – Это для ног не так вредно…

– Ладно, – сердито среагировал на пикировку словами Берсанака. – Ждите, я гляну…

– Тихо… – сказал полковник.

Берсанака с Гойтемиром молча пригнулись, и вовремя. Из-за камней, и прикрытые со спины камнями и потому не вырисовывающиеся на фоне неба силуэтом, они оставались незамеченными, но им самим хорошо было видно, как от места разговора по склону холма в сторону холма соседнего идут трое. Двое в вязаных камуфлированных шапочках, один вообще не по времени года в косынке. Значит, не «краповые»…

Расстояние от идущих было метров в сорок, и можно было бы стрелять на поражение. Разобрали каждый по цели, и три одновременных выстрела сделали бы своё дело. Но внизу остался ещё кто-то – один или два человека, а вступать сейчас в бой не хотелось бы, потому что это значило бы завязнуть на месте и позволить противнику, который пока не знает, где искать Берсанаку с товарищами, обнаружить их и окружить, пользуясь значительным численным превосходством. А в маневре группа ограничена – ранение Дока Доусона и перелом ноги у Гойтемира вынудили корректировать привычное поведение. Это в планы группы не входило. И Гайрбеков только зубами заскрежетал и цевьё автомата стиснул до боли в пальцах, но команду готовиться к стрельбе не дал. И все трое молча провожали взглядом военных, которые скоро скрылись за склоном.

Снизу, от кромки леса, послышались ещё голоса. Теперь разговаривали, кажется, двое, хотя там могло быть и больше людей. Не всем же обязательно сразу говорить. Но слова разобрать всё ещё было нельзя.

– Ждите здесь… – прошептал Берсанака. – Я полюбопытствую…

И сразу, не дожидаясь согласия или совета, легко и бесшумно двинулся в сторону голосов.

И Гойтемиру, и Доку Доусону хотелось бы тоже посмотреть, что там происходит, но оба они осознавали своё ограничение в передвижении и потому ждали терпеливо. Но время, когда ждёшь, давно известно, имеет свойство становиться тягуче-резиновым…

Темнота подступала быстро.

– Аврал, здесь есть камень подозрительный… – сообщили капитану.

– Иду…

Матроскин быстро спустился к группе, которая окружила большой камень, лежащий на склоне. Внимание солдат привлекло то, что сбоку камень был словно маслом испачкан. Капитан тоже сразу же заметил это. Осмотрел камень со всех сторон, простучал. Звук был совсем не таким, какой может издавать монолитная глыба.

– Сталкивать не пробовали? Под гору должен хорошо катиться…

Все вместе взялись за камень. Но не только сдвинуть, шевельнуть его не смогли.

– Там снизу кто-то держит… – пошутил Сашка Венчиков. – Не иначе, Игумнов подкопался. Другому бы не удержать…

– Без Игумнова и не сдвинуть… – добавил кто-то.

– Где Игумнов? – спросил капитан, слепо верящий в громадную физическую силу младшего сержанта.

– Мента за соседний холм провожает… К трупу…

– Аврал, я нужен? – младший сержант услышал по «подснежнику», что его ищут.

– Занимайся делом… Здесь даже ты не поможешь…

– Есть какие-то кнопки, товарищ капитан, – сообщил один из солдат, запустивший руку под камень сбоку.

– Не нажимать… – резко потребовал Матроскин. – Сколько кнопок?

– Четыре.

– Две: открыть-закрыть… Зачем ещё две?

Никто командиру не ответил.

– Половинкина кто видит? Гоните ко мне! – потребовал капитан, зная, что сапёр группы, когда работает по своему непосредственному профилю, всегда выключает «подснежник», чтобы чей-то голос не заставил его не вовремя вздрогнуть и нечаянно сделать неловкое движение, а потом обычно забывает рацию включить.

– Понял, иду… – отозвался старший прапорщик, который на этот раз оказался на связи.

Ситуацию Половинкин понял с двух слов и сразу одобрил решение командира позвать его. Что и выразилось в первом же вопросе:

– Одна кнопка открывает, вторая закрывает. Две кнопки могут быть соединителями цепи системы взрывателей. Кто какую предпочёл бы нажать.

– Сколько вариантов? – спросил капитан, почесав рыжий затылок под шапочкой.

– Со счёта сбиться можно… Множество умножить на четыре, и получится результат… – умно ответил прапорщик, но сам понял из сказанного не больше, чем остальные.

– Снять можно? Отключить и снять…

– Только обкопать… – авторитетно заявил специалист. – С каждой стороны на возможную глубину. Но… – он посмотрел вокруг себя, потом на небо. – Но благоразумнее было бы делать это при свете, потому что в земле тоже могут оказаться сюрпризы. И провода тоже… Если строили не дураки, они могли предусмотреть возможность подкопа и набить землю проводами. Провод – звено цепи, окончание – взрыватель, работающий на размыкание контакта…

– Это как? – спросил кто-то из солдат.

– Просто. Включен электромагнит. Подача тока прекращается, электромагнит выключается и одновременно замыкает другую цепь… Ангелы будут долго крылышками трепыхать над тем, кто начнёт копать ночью… Но копать днём – тоже осторожно… Лучше всего пальцами…

– Понял, – согласился капитан Матроскин. – Выход может быть не один. Фиксируем этот. Два человека на пост с полным вниманием. Остальные – ищем другие. По всему холму. Нижнее оцепление включается в поиск с одновременным контролем периметра…

А темнота тем временем подступала всё более насыщенная и плотная. Облачность была низкая и темноте способствовала, хотя луна время от времени просвечивала через облака если не своим видом, то хотя бы своим расплывшимся и неоформленным светящимся силуэтом. Пусть небольшой свет, но луна всё же давала.

Матроскин поднялся на вершину холма, где, не забираясь в бункер, занял позицию старший прапорщик Соловейко и просматривал окрестности сквозь прицел. В таких условиях прицел с тепловизором был просто незаменимым прибором, и капитану было не трудно понять, почему в той же американской армии тепловизоры давно стали обязательной принадлежностью не только снайперов, но и каждого командира отделения. Об американском спецназе, не разрозненном, как в России, а объединённом в отдельные войска специального назначения, уже и говорить не стоило. Там каждый боец имел персональный тепловизор. Хотелось надеяться, что Матроскин застанет времена, когда и в российской армии будет то же самое. И тепловизоры станут обыденностью, и спецназ будет не таким, как сейчас, когда даже с теми же «краповыми» не всегда удаётся найти правильный контакт, а единым и мощным. Многие военные специалисты заводят разговор об этом, но им старательно затыкают рот, во-первых, те, кто желает иметь спецназ под своей рукой, во-вторых, те, кто не желает усиления российской армии.