– У нас, – поправил Сергей.

– Это как Бог даст. Но, если выберешься, прошу: передай от меня привет нашему общему другу.

– Сам передашь, – сказал Сергей.

– Хотелось бы, – вздохнул двести девяносто пятый. – Но, если что, я могу на тебя рассчитывать?

– Даже не сомневайся, – ответил Казаков.

Охрана снова была близко, и он потупился, старательно пряча полный надежды и свирепой боевой радости взгляд.

* * *

Николай Гаврилович Ездовой был рано облысевший брюнет со спортивной фигурой и открытым, располагающим лицом. Независимо от времени года это лицо покрывал ровный коричневый загар, на фоне которого белозубая улыбка Николая Гавриловича сверкала, как фотовспышка. Остатки волос на голове Ездовой стриг почти под ноль, а его щеки и подбородок покрывала трехдневная щетина – дань моде, тем более удобная, что Ездовой, как и подавляющее большинство брюнетов, обрастал очень быстро и, не будь этой моды, был бы вынужден бриться как минимум дважды в день.

Николай Гаврилович возглавлял риелторскую фирму «Борей». Название это было составлено из фамилий владельцев фирмы, причем фамилия Николая Гавриловича была в нем представлена только первой и последней буквами – «е» и «й». Первой половиной своего названия фирма была обязана Алексею Ивановичу Бородину, некогда являвшемуся ее совладельцем. Около пяти лет назад Бородин попался на некрасивой махинации с недвижимостью; фирма тогда едва не завалилась, но каким-то чудом выстояла. При всех своих недостатках Алексей был человеком весьма разумным и понимал, что дальнейшее существование их с Николаем Ездовым детища после этого скандала целиком и полностью зависит от него. Останься он у руля и фирме конец: нужно быть последним идиотом, чтобы довериться человеку, к которому намертво прикипел ярлык «черный риелтор». Конечно, Бородин мог бы обидеться на весь белый свет и поступить по принципу «после нас хоть потоп», но он повел себя умнее, продав свою долю Николаю Гавриловичу и уйдя в тень.

Со времени того скандала многое изменилось. Ездовой теперь вел дела образцово, в строгом соответствии с российским законодательством, удовлетворяясь тем, что мог заработать честно. Для самостоятельных махинаций он был трусоват и не обладал достаточно живым воображением, чтобы изобретать новые криминальные схемы. Для этого у него был Бородин, который время от времени выходил из тени с очередным выгодным предложением.

Принимая эти предложения, Николай Ездовой ничем не рисковал. Документы, которые приносил Бородин, были подлинные, квартиры настоящие, и ни разу за четыре года сотрудничества с этими квартирами не возникло проблем. Никто не выныривал из небытия, чтобы заявить свои права на незаконно проданную жилплощадь, никто не требовал вернуть деньги, не грозился судом и милицией и вообще не шумел. Одно из двух: либо Бородин стал наконец на путь истинный и начал работать честно (в чем Николай Гаврилович очень сомневался), либо разработал схему идеального мошенничества, при котором жертвы не предъявляли претензий.

За четыре года Николай Гаврилович оформил больше тридцати сделок с недвижимостью, устроенных Бородиным. Выручку они, как и прежде, когда Алексей был совладельцем фирмы, делили пополам. Это представлялось справедливым: Бородин находил и окучивал клиентов, Ездовой брал на себя чисто технические, бумажные вопросы, и оба были довольны. Инициатором сделки всякий раз выступал Бородин. Он делал это так смело, словно ему и впрямь нечего было бояться, и Ездовой не раз задумывался о причинах этой смелости. Порой ему мерещились многочисленные безымянные могилы в подмосковных рощах и столичных лесопарках, но против этого протестовали логика и здравый смысл: чтобы регулярно убивать людей и не попадаться, нужна превосходно организованная банда. А разве прокормишь целую банду теми крохами, которые перепадают Алексею от этих сделок?

Довод был шаткий, но Николай Гаврилович предпочитал этого не замечать. И, как выяснилось, напрасно. В один далеко не прекрасный день разработанная Бородиным безотказная схема дала-таки сбой, и первым, увы, об этом узнал не сам Бородин, а именно Николай Гаврилович Ездовой.

Николай Гаврилович снимал под офис однокомнатную квартиру на первом этаже жилого дома. Помимо него самого, в офисе работала только секретарша. Под его началом находились еще четверо риелторов и три дамочки различного возраста и наружности, но с одинаково приятными голосами, которые занимались только тем, что звонили по объявлениям о купле-продаже недвижимости и принимали звонки клиентов. Риелторы мотались по городу, дамочки сидели по домам, и Николая Гавриловича это вполне устраивало: по старой памяти он предпочитал вести дела таким образом, чтобы каждый отдельно взятый работник знал только свой участок и как можно меньше контактировал с коллегами. Это было удобно, это было надежно, но эта медаль, как выяснилось, ничем не отличалась от других: она тоже имела оборотную сторону.

Упомянутая сторона открылась Николаю Гавриловичу Ездовому в один из дней середины августа, когда, пребывая в отменном расположении духа после удачного завершения весьма выгодной сделки, он разрешил секретарше быть свободной и остался в офисе один, чтобы скромно отметить событие. Он открыл хранящуюся в офисе как раз для таких случаев бутылку хорошего коньяка, достал пузатый бокал и с удобством расположился в кресле, но выпить ему помешала мелодичная трель дверного звонка.

Дверь кабинета была открыта, позволяя видеть рабочее место секретарши и висящий на спинке стула забытый ею зонтик. Помянув крашеную бестолочь, Ездовой высвободился из мягких объятий кожаного дивана и пошел открывать. По дороге в прихожую он прихватил зонтик, даже не позаботившись взглянуть на монитор, куда передавалось изображение с установленной над входом камеры. Впрочем, даже если бы Николай Гаврилович увидел красующееся на экране усатое мужское лицо, он открыл бы все равно: никаких провинностей за ним не числилось, а посетитель мог оказаться клиентом.

Но, как уже было сказано, на монитор Николай Гаврилович даже не взглянул и отпер дверь, пребывая в полной уверенности, что сейчас увидит за ней секретаршу, с которой распрощался буквально две минуты назад. В голове у него вертелся заготовленный для этой растяпы полушутливый совет перед уходом показать язык своему отражению в зеркале: возвращаться – плохая примета, а данное действие, по слухам, могло ее нейтрализовать. Готовясь произнести этот совет вслух, он распахнул дверь и не столько испугался, сколько удивился, получив безболезненный, но довольно сильный тычок в лоб открытой ладонью.

Пролетев через прихожую, Ездовой шумно сел на пол посреди приемной. Из прихожей послышался деликатный стук аккуратно закрытой двери и двойной щелчок запираемого замка. Николай Гаврилович поднялся с пола и выпрямился как раз в тот момент, когда из прихожей в приемную шагнул высокий, атлетически сложенный мужчина с воинственной усатой физиономией. Ездовой открыл рот, чтобы поинтересоваться, в чем, собственно, дело, но посетитель не дал ему такой возможности: новый удар по лбу открытой ладонью отправил директора фирмы «Борей» в очередной короткий полет. Чувствуя себя испорченным автоматом по продаже газировки, из которого обманутый покупатель пытается выбить либо проглоченную монетку, либо воду, Николай Гаврилович спиной вперед влетел в кабинет и приземлился на столик, сметя с него бутылку и пузатый бокал. Бокал с печальным треском разлетелся на куски, дорогой коньяк потек на пол, булькая и распространяя умопомрачительное благоухание.