– Спасибо вам, Мариванна, большое, я разберусь, – уже не слушая вурдалачье уханье, все так же ровно и вежливо сказала Эльза и положила трубку.

Ах, если бы Мариванна не так сильно торопилась поделиться своими новыми знаниями с бывшей супругой соседа, если бы не отклеилась от дверного глазка, поспешая к телефону, установленному в комнате, так что совершенно, совершенно невозможно было одновременно телефонировать и продолжать наблюдение за лестничной площадкой! Впоследствии старушка (и не одна она) очень сильно сокрушалась, что пропустила самое главное.

А Эльза Альбертовна, конечно, опоздала, хотя и очень спешила. Всего через полчаса лихой таксист высадил ее у дома, на четвертом этаже которого помещалось их некогда общее с бывшим супругом семейное гнездышко. Поднимаясь по лестнице, Эльза кусала криво – в спешке – накрашенные губы и думала, что же она будет делать, если парнишка и его подруга-очковая змеюка уже уползли прочь. Ей-то бывшенький ключей от квартиры не оставил!

Что же она, поцелует закрытую дверь и уйдет ни с чем?!

Однако эти опасения оказались напрасными.

Дверь была не заперта, только плотно прикрыта. Это выяснилось, когда заранее раздосадованная Эльза крепко постучала в дверь кулаком – на звонок в квартире бывшенького никто не отреагировал, только по соседству зашебуршало. Не иначе, любопытная упыриха Мариванна влипла всем телом в дермантиновую обивку.

Дверь открылась. Эльза переступила порог, брезгливо отпихнула жмущуюся к ногам пушистую кошку, решительно пошла на свет и на плиточном полу в кухне обнаружила бездыханное тело.

Машины во дворе чужого дома были припаркованы хаотично, вкривь и вкось, и подруга моя, сама дисциплинированный водитель, не замедлила высказаться по этому поводу. Таксист оказался терпеливее, он промолчал и долго лавировал между машинами, честно стараясь подвезти нас поближе к нужному подъезду.

Лифта в старой пятиэтажке, конечно, не было, и это не добавило Иришке хорошего настроения. Ворча, она поднималась медленно и отстала от меня в забеге на четвертый этаж на два лестничных пролета. Я первой вышла на финишную прямую к нужной квартире и еще со ступенек увидела распахнутую дверь.

Из-за косяка половинкой полной луны выглянула и тут же спряталась насупленная кошачья морда. Мелькнул и скрылся, выписав в воздухе иероглиф, пушистый хвост.

– Кис-кис-кис! – позвала я, остановившись на резиновом коврике под дверью. – Тук-тук-тук!

Скоростной подъем мне дался нелегко, дыханье сбилось, так что с полноценными фразами имело смысл погодить.

– А-а-а, явилась – не запылилась! – с людоедской радостью вскричала маленькая старушка с прической а-ля мадам Помпадур.

Она вылетела из приоткрытой двери соседней квартиры, как пластмассовая горошина из детского пистолета, и, чтобы не расплющиться о стену, шумно затормозила ботами. Боты были шикарные – из кремово-белой шерсти, с нарядным шелковым кантом шоколадного цвета. Они изумительно сочетались с ярко-розовым кримпленовым платьем и большой круглой брошью из разноцветных стеклышек. Брошь живо напомнила мне витражное окно собора Парижской Богоматери.

Принаряженная старушка помянула отнюдь не божественную мать, сцапала мое запястье коричневой лапкой и возликовала:

– Товарищи милиция, вот она, вот, змея очковая!

Я поморщилась – пижонистая бабулька придавила мне руку забытым в кулачке металлическим помадным тюбиком – и с досадой и раздражением посмотрела сверху вниз на возбужденно трясущийся каштановый шиньон. Помпадурша наспех закрепила его стальными шпильками, и их сверкающие рожки и ножки выпирали из головы, наводя на мысли о состоявшейся трепанации черепа. Бабка выглядела стопроцентно чокнутой и, очевидно, такой и была.

– Где змея?

В прихожей жилища мастодонта и корифея нумизматики взвихрились шарфы на вешалке. По сложной траектории в низком приседе, почти на пузе, метнулся вглубь квартиры давешний кот.

Ловко перепрыгнув через него, на площадку выскочил молодой мужик в потрепанных джинсах и дешевом свитере – весь такой квадратный и очень коротко стриженный. Несколько более молодой клон Сереги Лазарчука. Я опознала в нем опера с такой уверенностью, как если бы у него была соответствующая татуировка на лбу или большой круглый значок с надписью «Хочешь в тюрьму? Спроси меня как!».

Я не хотела в тюрьму и поэтому быстро сказала:

– Я не знаю, что тут происходит, но не имею к этому никакого отношения!

– Разберемся, гражданочка, – пообещал юный клон Лазарчука.

– Она не гражданочка, она змея очковая! – сказала вредная бабка.

– В ч-х-х-хем дело, т-т-х-х-ховарищи? – отдуваясь, сурово поинтересовалась Ирка.

Она сипела, хрипела и блистала вспотевшим круглым ликом, как поспевший самовар.

– Еще одна очковая! – оглянувшись, приятно удивилась бабка. – И как раз рыжая!

Рыжая Ирка подняла на мокрый лоб свои окуляры и напрасно: под очками открылся живописный лилово-желтый синяк, похожий на пышный цветок, который поэтично называется Иван-да-Марья.

– Ну, как есть бандитка! – взвизгнула старушенция.

– Это вы еще мое лицо не видели, – пробормотала я.

После чего из чистой вредности (и отчасти из солидарности с подругой) приподняла очки и устрашающе вытаращилась на противную бабуську Помпадур.

Она снова взвизгнула – явно восторженно – и заверещала, призывая «товарищей милицию» немедленно арестовать «этих змеюк».

Змеюки переглянулись и почти одновременно произнесли:

– Что, опять?!

– Вот, вот, «опять» говорят! Небось не одного уже доброго человека ухлопали, гадины! – по-своему развила нашу неосторожную реплику бабуся Помпадур. – А паренек-то рыженький из приличной семьи, племянник соседа моего, Игоря Николаевича!

– Разберемся, гражданочки! – повторил милицейский товарищ и позвал через плечо: – Сема, дуй сюда!

Сема дунул – шарфики снова взвихрились – и нарисовался за спиной призвавшего его коллеги, как картинка из учебника геометрии, пятый класс, раздел «Конгруэнтные фигуры».

Сема был немного повыше, чем не-Сема, а так все то же самое – джинсы, свитер, лобастая башка в коротком ежике темных волос и отсутствие значка с риторическим вопросом про тюрьму, в которую мне по-прежнему не хотелось.

– Сема, побеседуй с гражданочкой, – сказал не-Сема, силикатным подбородком указав на Ирку.

Меня он аккуратно высвободил из захвата бабки Помпадур и сказал:

– Пройдемте.

Голос у него был мягкий и веский, как завернутый в махровое полотенце кирпич.

Я безропотно прошла, куда велели, и оказалась на пороге светлой, просторной, хорошо оборудованной кухни. В ней было много всего – терракотовых изразцов и декоративной керамики, дубовых шкафчиков и тумбочек, хромированных труб, увенчанных гроздьями сверкающих бокалов и потому похожих на обледеневшие деревья. На рабочем столе вереницей, как слоники на бабушкином комоде, выстроились по росту белые агрегаты: хлебопечка, фритюрница, соковыжималка, миксер, тостер, кофемолка. Рядом топорщилась сверкающими лезвиями похожая на дикобраза подставка для ножей.