прикосновения — даже самые невинные — действовали на меня странно. Да что там — возбуждающе. Никто и никогда не имел над моим телом такой власти, как Олег Змеев, но даже себе я не могла, не хотела в этом признаваться.

«Так не может быть, — твердила я, как дятел. — Все это чушь, бред, ерунда про предающее тело. Я взрослая, умная, знаю достаточно про взаимодействие полов».

Но телу моему было плевать на ум, знания, опыт. Оно тянулось к Олегу, ждало его прикосновений, сходило с ума от поцелуев, и только понимание, что случится, если я сдамся, удерживало меня, чтобы не поддаться, не пойти на его зов, не откликнуться безоглядно на силу и притягательность именно этого, не подходящего мне мужчину.

Они не поладили с Валерой. Я это тоже заметила. Нет, ничего такого — не дрались, не ругались, но я видела, как скрещивались их взгляды. Как звенел воздух, стоило им только оказаться рядом друг с другом.

Я никак не могла понять, в чем, собственно, дело. И как-то не до того было, чтобы поинтересоваться хоть у одного, хоть у другого, что они не поделили.

В четверг, под конец дня, как лучшее в мире привидение, явился Веня. Бледный, с темными кругами под глазами, какой-то поникший и потухший. Ему бы цепи и белый балахон — можно в замках людей пугать из-за угла.

— Лера, мы можем поговорить? — спросил он очень вежливо и культурно.

Цветов в его руках не наблюдалось, дурацких стишков он больше не читал и вообще очень походил на нормального человека, а не полусумасшедшего влюбленного не от мира сего, каким я его всегда видела.

— Заходи, — вздохнула я и украдкой посмотрела на часы. Несколько минут у меня еще оставалось. Олег, если я не выходила вовремя, не считал за труд подняться и поинтересоваться, что случилось.

— Мне задержаться, Валерия Андреевна? — Валера, как всегда, безупречен и готов пожертвовать свободным временем, если это не обед.

Я вообще удивляюсь, как он успевает учиться, когда столько времени проводит на работе, со мной. Но Валера — гений, я в этом не сомневаюсь.

— Спасибо, справлюсь сама, — улыбаюсь ему вежливо.

— Вы уверены? — все еще сомневается он и не спешит отключать ноутбук.

— Да, — показываю ему знаками, чтобы сворачивался, а сама возвращаюсь в кабинет, где ждет меня Веня Гороховский.

— Мне нужна помощь, — заявляет бледный Веня, но решительно так, отчаянно. — Я все знаю и понимаю. И, наверное, не должен просить. Но мне больше не к кому обратиться. Папа вбил себе в голову, что мы — отличная пара. А я… как-то привык плыть по течению, во всем его слушаться. Но ведь это моя жизнь, правда? Не его.

Очень здравая мысль. Я даже чувствую некоторое уважение: Веня, оказывается, не такой уж инфантильный, как я о нем думала.

— Ты не можешь побыть моей невестой? — выпаливает вдруг он и смотрит на меня с такой надеждой и отчаянием, что хочется его пожалеть. — Хотя бы немного, чтобы он успокоился, отстал. А я пока придумаю, как быть дальше, — бормочет он горячечной скороговоркой, хватая меня за руки.

Мне Веню жаль, но я пытаюсь сформулировать отказ. Не потому что жестокосердная. А потому что оттягивай не оттягивай — все равно проблему нужно решать. Полумера — это способ зависнуть и застрять в ситуации, из которой выход нужно искать не потом, а сейчас.

— Нет, не может, — слышу я стальной голос, что вспарывает тишину, как нож конкистадора. — Ни всерьез, ни понарошку. У Леры уже есть жених. И это я!

Глава 34

Олег

Он смотрит, как незадачливый Казанова вскакивает на ноги и запинается.

Веня, наверное, по жизни неудачник, и только тень его отца незримо подтягивает ему штаны, чтобы он не падал. Как тогда, как сейчас.

Нет, Веня не упал — Лерочка и Олег подхватили его из жалости. Но дружеская поддержка не считается: он все равно бы грохнулся, не будь их рядом.

— Вы не понимаете, — бормочет этот несостоявшийся жених, — я не для себя.

Смотрит он на Олега так, будто изобрел машину времени, ему никто не верит, а нужно обязательно доказать, что изобретение существует. В его голове, естественно. Предъявить очам пока нечего.

— А для кого? — о сарказм Змеева порезаться можно.

Веня метнул в него затравленный взгляд исподлобья.

— Папа слов на ветер не бросает, — шепчет он обреченно. — Он грозился, что смешает Лерочкино дело с дерьмом. А я не хочу, — сглатывает шумно, кадык у него дергается так, что готов кожу прорвать.

— Что, так и сказал? — холодно интересуется Олег.

— Он еще хуже сказал, — тупит глазки вниз Веня. — Я… облагородил его речь.

Облагородил… Мужику под тридцать, наверное, а он — как малое дитя беспомощное.

От Змеева не ускользнул невольный Лерочкин вздох. Как много, оказывается, осталось за кулисами театра абсурда, а он, ее жених, не в курсе трагикомедии, что разыграли без его участия.

— Тебе папа тоже угрожал? — кидает он на нее проницательный взгляд.

Лерочка молчит, но отводит глаза. Красноречиво.

— Он иногда… ужасен! — жалуется Веня.

— Разберемся с твоим великим и ужасным, — фыркает Олег, уже прикидывая, что можно сделать, но для полноты картины не хватает данных. Надо бы вначале все разузнать, чтобы действовать наверняка.

Он тут же проводит молниеносный допрос, пока клиент не очухался и не начал изворачиваться. Под напором Веня вываливает все, что надо, и только под конец спохватывается.

— Если можно, то мягкими методами. Он все же мой отец. Немолодой уже. С плохим характером, но другого у меня нет.

Папаша чуть ему всю жизнь не искалечил, а он пытается его защитить. Но Олег Веню понимал. Семья. И даже если овца паршивая, она своя, родная.

— Тут видишь в чем дело, — медленно, но уверенно продвигает Змеев Веню к двери, — рассказал бы ты не рассказал, все равно рано или поздно все прояснилось бы. Плюс лишь в том, что предупрежден — вооружен. Нервотрепки меньше. Если хватит духу, скажи папе, пусть лучше не лезет. Потому что бумеранг — штука такая. Назад прилетит с удвоенной силой. А зачем ему это нужно? Немолодой уже, силы не те. А на каждую силу есть противодействие. И кто знает, чем это может закончиться? Для него. Пусть бы об этом лучше думал, чем козни строить.

Веня из кабинета вышел в глубоких раздумьях. Шел, как слепой, нашаривая рукой стены.

— Как бы опять не грохнулся, — пробормотал Олег. Веню почему-то было жалко. Может, потому что он понимал: Лерочка — сокровище, а Вене