— И что это за женщина, что она, кто она — прямо совершенно не имеете представления? — вновь глянула Галя на Евлампьева.

— Нет, Галя, нет, — сказал он.Никакого представления.

— И давно они вместе живут?

— Тоже не знаем точно. Около года уж, наверно. Звоним однажды на квартиру, где он снимал, а нам отвечают: он здесь не живет больше. Вот так вот и выяснилось. На следующий день Маша дозвонилась ему на работу — да, говорит, я переехал…

— Вот прямо вижу сейчас эту его улыбку…— отстраненно, но все тем же недоумевающе-решительным тоном проговорила Галя.

— Ты мне напоминаешь, моя королева, — не меняя позы, с заброшенными за спинку стула руками, хитро щуря один глаз, своим сиповатым ироническим голосом сказал Федор, — ту самую старую даму из анекдота, которая показывает внучке всякие пустые флакончики н говорит: «Понюхай, как чудесно пахнет! Это французские духи, «Шанель номер пять». А это вот тоже французские, «Жизель», понюхай!». Внучка нюхает и говорит: «А что, бабушка, раньше духи пахли дохлыми мухами?»

Евлампьев посилился удержать улыбку и не смог, улыбнулся, хотя это было, наверно, и нехорошо — шутка у Федора вышла грубоватой. Маша, он увидел, тоже улыбнулась.

— Что это за анекдот такой? — через паузу, с обидой в голосе, спросила Галя.— Никогда я его не слышала.

— Ну. даже если я его прямо сейчас и придумал, — с вечной своей иронической усмешкой на лице сказал Федор. Снял, наклонившись вбок, руки из-за спинки, лодался к столу и облокотился о него. Живот у него втянулся, галстук свободно повис.— Вот, Емельян, видел ты в натуре, как возникают анекдоты?

— Да вроде бы я что-то подобное слышал…— сказал Евлампьев.

— А это потому, что все анекдоты давно уже придуманы и остается только их вспомнить. Каждый новый анекдот — это хорошо забытый старый.

— Как и мода,— сказала Маша.

— А, мода — это да, мода — да,подтверждающе закивала головой Галя. Она не умела долго ни сердиться, ни обижаться и уже отошла.— Помнишь, в нашей молодости длинные платья носили с оборками — и снова носят. Только ватных плечиков не делают. А так — так абсолютно то же носят.

— Слушай, королева моя, — сказал Федор, — а наши с Емельяном желудки твоих пирогов с черемухой просят.

Все засмеялись, и сама Галя — тоже, вздохнула, смеясь, встала, встала и Маша, и они принялись убирать посуду.

Они были вчетвером — как обычно встречали праздники; так вот по праздникам, в общем, лищь и виделись. И всегда радостно и хорошо было свидеться, и совсем нескучно, несмотря на то что вчетвером да вчетвером. Это в прежние годы, далекие уже — бывшие ли? — хотелось больших компаний, новых знакомств — возбуждающей остроты жизни, а сейчас только и тянуло друг к другу — к родной крови. Да давно уже так, задолго еще до пенсий, вскоре, пожалуй, где-то за перевалом пятого десятка. Увидеть друг друга и не говорить ни о чем особо. а просто побыть вместе…

Только вот Ксюшина болезнь примешивала во встречу привкус горечи — невозможно было о ней забыть…

Галя вошла в комнату с лаучя блюдами в руках.

— Значит, только так. Леня,— сказала она, ставя блюда на середину стола, — я нынче не как мама сделала. Я, во-первых, не стала их большими печь, а маленькими, видишь. А во-вторых. тот, что большим испекла, мне рецепт дали, я из песочного теста сделала. Вот оценишь.

Евлампьев опять, как тогда, когда она звонила по телефону, приглашая прийти, невольно улыбнулся этой ее упорной, пронесенной через столько лет вере, что черемуховые пироги — великая его слабость.

— Спасибо, Галочка,— сказал он, взял ее руку в свои, похлопал по ней, вздохнул и отпустил.— Спасибо, милая.

— А какой сейчас Галка у меня чай подаст! — хитро подмигнув Евлампьеву, обещающе протянул Федор.

Чай Галя с Федором пили только индийский или, еще лучше, цейлонский, а сейчас у них было откуда-то немного китайского с жасмином, и Галя заварила его. Аромат был необыкновенным — нежным, тонким и вязким вместе. Галя подала в вазочках варенья, розетки, но никакого варенья к этому чаю не хотелось.

— Откуда же он у вас? — спросил Евлампьев, прихлебывая из чашки.Женя прислала?

Женя была старшая дочь Гали с Федором, она обычно и присылала им из Москвы чай.

— Нет, это не Женька, — с хитрым хлебосольским вндом усмехнулся Федор.— Это я. Подчиненный один бывший в гору пошел, в Японии был — оттуда.

— Ну, а как она там, в Москве, Женя? — спросил Евлампьев.— Лида как? Алексей?

Все трое детей Гали с Федором жили в Москве,уехали, каждый в свой срок, учиться туда и остались. Галя с Федором гордились имн. Старшей, Жене, испол. нилось сорок три, она преподавала математику в техникуме, и старшая ее дочь училась уже в институте.

— Да все хорошо, Леня, все хорошо,— сказала Галя.— Женя, правда, давно, месяца три, не писала, ну да она так и пишет — работа, двое детей, да квартиру они новую получили, сам понимаешь…

— Квартиру — новую?— переспросила Маша.— Трехкомнатную? — В голосе ее Евлампьев услышал что-то вроде благоговения.

Они сами всю жизнь прожили в коммунальных да однокомнатных, в двухкомнатной только несколько лет и пожили — пока вот Елена не вышла замуж.

—Трехкомнатную, ну! — отозвался вместо Гали Федор. — У нее ж Володька — пробивнющий мужик!

— От Лиды вот на днях письмо получили. — Галя, обернушись, поискала глазами на тумбочке возле телевизора.— Ну да, вот оно.Приподнялась, дотянулась до тумбочки и взяла с нее конверт. Вынула из него два тетрадных, исписанных с обеих сторон крупным почерком листка и далеко отставила от себя.

— Вот, зачитаю… «Кирилл человек хороший, и мне с ним хорошо, и я не жалею, что так все произошло. Димка к нему привык, и у них с Кириллом прекрасные отношения. Конечно, он любит отца, хочет видеть его, так я этому и не препятствую. В июне у нас будет отпуск, мы с Кириллом поедем на машине в Прибалтику, вы же знаете — я ужас как люблю Прибалтику и столько лет там не была. Димке мы и на июнь, и на июль точно уже взяли путевки в лагерь. Кстати, посылаю фотографию Кирилла, чтобы вы имели о нем представление. В Прибалтику