Выключил овощерезку и засунул ее на шкаф. Она там и стояла много лет…

Он очень любил разгадывать кроссворды. И получал от этого огромное удовольствие, но для удовольствия было надо, чтобы кто-то при этом присутствовал. Желательно, двое. Или больше, чем двое, результат был всегда одинаковый. Делал он это так.

Брал кроссворд и читал вопрос вслух. Затем вопросительно смотрел на одного из присутствующих, затем — на второго (допустим, их двое). Смотрел «поверх очков», как он это обыкновенно и делал; так смотрят люди дальнозоркие, но у Ильи и здесь все обстояло не так, как у людей. Он читал в очках, а смотрел поверх оных, и при этом был близорук. Все наоборот!

Итак, он читал вопрос и смотрел на присутствующих с вопросом, но кратко, после чего молча записывал в соответствующие клеточки ответ. Вслух его не озвучивал. После чего громко читал следующий вопрос, смотрел туда, смотрел сюда, записывал ответ. Если кто-то что-то знал, он просто не успевал выговорить ответ, потому что Илья был в этом деле моментален. Он вопрошал и сам отвечал. Молча. И так до конца кроссворда. После чего без перерыва брался за следующий кроссворд, буде таковой оказывался под рукой.

Однажды мы сидели с ним и его второй женой Маринкой возле МДСТ — Межсоюзный дом самодеятельного творчества — была такая контора, она занималась самодеятельностью с целью регулирования и осовечивания. Это было забавное место, где собралась компания странных людей, которые занимались всем, кроме регулирования и осовечивания. Был там один дядька, который трудился над собирательством народных матерных частушек. Там были истинные шедевры — мы просто выли от восторга! Ну, самодеятельность же…

Так вот, Илья и там трудился. В тот момент мы ожидали конца его рабочего дня, чтобы он мог свалить, а пока, соответственно, сидели на лавочке на свежем воздухе, и он разгадывал кроссворды. Читал вопрос, смотрел на меня, на Маринку, записывал ответ. Не знаю, как у Маринки с кроссвордами (она все время молчала), но я этот вид интеллектуального досуга терпеть не могу и в жизни не разгадал ни одного кроссворда.

И меня все время дергало, когда Илья с глумливой улыбочкой поворачивался ко мне после очередного вопроса. Но в тот раз вышел у него облом. Под самый конец подвернулась ему какая-то страна, столицы которой он не знал. И страна-то, между нами говоря, — тьфу! Острова в океане — штук пять. В общем, не страна, а липа, но и у этой липы есть какая-то столица, и вот ее надо было угадать. Он предположил. И произнес два названия, которые я не воспроизведу, потому как немедленно их забыл, разумеется. И оба они по клеточкам вписывались, что было уж совсем ни в какие ворота…

До конца его рабочего дня оставалось еще минут тридцать, но утерпеть Илья уже не мог, куда-то унесся, отпросился, и мы поехали к нему домой. Войдя в квартиру, Илья выдернул с полки какой-то том Большой советской энциклопедии и стал сосредоточенно его листать. Первый вариант оказался не тот, Илья отбросил том, выудил второй, листал, листал — и лицо его расплылось широченной улыбой.

Он был прав. Это оказалось одно из слов, которое он и предполагал. Он был доволен. Больше я при кроссвордах не присутствовал — сбегал сразу. Однако бывали моменты, когда сбежать от мощи его энциклопедизма было затруднительно. В лесу, например. Деваться там было некуда, а Илья был рядом. И начиналось…

Для меня деревья делятся на хвойные, лиственные и березу (ствол белый). А трава относится к большому классу растений, все до единого представители которого называются «трава». Илья знал их всех по латыни. Выдирал что-то такое с тычинками, пестиками, либо без оных, и спрашивал: «Знаешь, что такое?» Я не знал. И он начинал. Сперва на латыни, потом по-русски, затем повествовал подробнейше всякие примечательные и полезные свойства данного растения и прочую муру. Выговорившись, отшвыривал травинку и выдергивал следующую… Это мы грибы собирали… Рассказать, кто находил все грибы, а кто не нашел ни единого?..

Иногда казалось, он знает все на свете. Большая советская энциклопедия была у него не только любимая книга, но и книга потертая. Многотомно потертая…

Мышление человека можно подразделить на два типа: феноменологическое и методологическое. Феноменолог мыслит явлениями, артефактами. Методолог мыслит аналогиями, выстраивая из них метод. В чистом виде и то и другое практически не встречается — в каждой башке сидит какое-то свое соотношение того и этого.

Илья был почти чистый феноменолог. Ему был интересен любой феномен, попавший в поле его зрения. Он накапливал их до бесконечности. Травинки по-латыни, иностранные слова. Я по типу сознания — почти чистый методолог. Мы мыслили не просто по-разному, а как бы «в разных мирах». В разных измерениях. Мы никогда и ни в чем не могли согласиться друг с другом. Постоянно сшибались лбами, выкресая ими искры — и преизрядные. И так было по любому поводу. От тех, по которым стоило сшибаться лбами, до самых нестоящих.

Он питал странную любовь к Платону. Коего я, разумеется, не люблю, предпочитая Аристотеля. Платон, между нами говоря, фигура сомнительная — несостоявшийся трагик, первый социалист-утопист, логически-ущербный «отсыльщик» к Сократу и так далее… Но Илюше это все было лучше не говорить. В самую последнюю нашу встречу наедине мы зацепились за классическое определение идеологии, которое Илье страшно не понравилось, и он уже в чисто провокаторских целях принялся подкалывать меня Платоном. А я повелся. Разлаялись. Кто знал, что это последняя наша встреча вдвоем?..

Леонид Порохня. Фото Всеволода Арашкевича

Ну и от Платона «до наоборот»… Илья предпочитал брюнеток, я — блондинок. И это его раздражало. Иногда — очень. Я даже выработал метод «гасить» Кормильцева, когда он слишком увлекался какой-нибудь темой и не мог «с нее слезть». Если мы были на улице, я высматривал какую-нибудь блондиночку «поблондинистей» и восклицал: «Илюха, гляди какая девушка!». Илья реагировал мгновенно, напрочь забывая о том, чем был увлечен только что: «Где? Покажи!» Я показывал. Он тут же раздражался и начинал поносить меня за дурновкусицу, потому что человек с минимальным вкусом — с его тогдашней точки зрения — блондинкой восхититься не мог даже под угрозой расстрела.

Чем кончилось, догадаться нетрудно. Я женился на брюнетке, Илюша — на блондинке.

Мы не сходились никогда и ни в чем. Разумеется, разлаивались. Бывало, что со скандалом. Разбегались. Порой — на дни, а то и на месяцы. Один раз — на несколько лет. Потом судьба сводила вновь. Или не судьба?

Мне было безумно интересно, как он говорит, что говорит, как думает. Было ли ему интересно со мной? Может быть. А может, и нет. Не знаю. Я вообще на этом листочке как-то слишком много говорю о себе… Но не в этом дело. Это не про себя.

Как же его не хватает-то, а?!.

Так вот, рок-н-ролл для Ильи вроде как кончился, сидеть без дела он не мог, тогда-то и взялся за изучение иностранных языков. В школе он учил английский и имел по нему твердую троечку. Но учить английский дальше не имело смысла, ибо его некуда было применить, да и знатоков английского было вокруг предостаточно — в городе был целый ИнЯз в пединституте, где английский был одной из специализаций. Илья поступил наособицу — как и большинство «яростных гуманитариев», он всегда выбирал направления деятельности из соображений вполне утилитарных. Сейчас ему предстояло «жить нормальной жизнью», а он еще и во второй раз женился, ожидалось пополнение; потому следовало найти какой-то способ зарабатывания денег. Желательно, с потенциалом. Он решил стать переводчиком-синхронистом. Это сулило…