– Кэлпурния, тебе не попадался сцинк с пятью полосками? Должен быть здесь – между сцинком с четырьмя полосками и полосатым гекконом. Куда же я его задевал?

– Нет, сэр, я его не видала, но я написала письмо мистеру Хоферу. Не могли бы вы взглянуть?

– Мистеру Хо…? – Он продолжал судорожно рыться в ящике.

– Фотографу. Помните? Из Локхарта.

– Да-да, – отмахнулся он. – Уверен, прекрасное получилось письмо. Да-да, отправляй. Вот тритоны. Вот саламандры. Но где же остальные сцинки?

Я была в полнейшем восторге. Чуть не выскочила из комнаты, но тут вспомнила ещё об одной проблеме.

– Дедушка, у меня нет марок.

– А? Вот тебе, – он выудил из кармана монетку в десять центов. Я помчалась к себе наверх, нашла новое перо и набор хорошей гладкой бумаги большого формата, которую держала для особых случаев. Разложила всё необходимое на столике и села. Не такое уж длинное письмо, но у меня ушёл целый час, пока переписывала набело – так боялась поставить кляксу.

Сентябрь 1899 года.

Уважаемый сэр.

Мы получили ваше письмо, посланное в среду. Мой дедушка, капитан Уолтер Тейт, попросил меня известить вас, что Ответ из Смитсоновского института ещё не получен. Мой дедушка, капитан Уолтер Тейт, также просил известить вас, что он сообщит вам сразу же, как только получит Ответ. Мой дедушка передаёт свою благодарность за ваш интерес к данному Предмету. Остаюсь вашей оч. преданной слугой,

Кэлпурния Вирджиния Тейт (внучка капитана Уолтера Тейта).

Я положила письмо в красивый плотный конверт и помчалась вниз – хорошо бы отправить его прямо сегодня.

Тревис и Ламар на веранде пуляли друг в друга из пробковых ружей – играли в ковбоев и индейцев. Я проскочила мимо, не обращая внимания на их вопли: «Эй, Кэлли! Куда это ты?» Не хотелось ничего объяснять. У них своя жизнь, у меня своя. Здорово-то как!

Еле дыша, вся в пыли, я домчалась до почты в рекордное время. Мистер Грассел, наш почтмейстер, стоял за стойкой. Что-то в нём было странное, только никак не поймёшь, что именно. Он всегда был чрезвычайно вежлив с представителями семейства Тейт, он просто стелился от вежливости перед моими родителями и всегда делал вид, что обожает детей, особенно тех, кто носит фамилию Тейт. Но я знала, что это неправда.

Он болтал с мамой Лулы Гейтс – она пришла за посылкой. Я, как вежливая девочка, ждала своей очереди.

– Добрый день, Кэлли, – заметила меня миссис Гейтс. – Как твои родные? Головные боли не слишком беспокоят твою матушку?

– Здрасьте, миссис Гейтс. Всё в порядке, спасибо. А как вы?

– Всё хорошо, благодарение Господу.

Ещё немного вежливых слов и заверений, что я непременно передам поклон моей матушке, и она отбыла. Я положила конверт на стойку, чтобы не отдавать почтмейстеру прямо в руки.

– А, юная леди пишет в Локхарт, – он взглянул на конверт.

– Мне нужна марка, – вежливость давалась мне нелегко.

Мистер Грассел нахмурился. Похоже, прозвучало грубо.

– Пожалуйста, сэр, – добавила я, чуть-чуть затянув паузу.

Мистер Грассел прочёл адрес.

– Собираешься сфа… сфатаграфироваться?

Он часто спрашивал, кому ты пишешь и зачем. Мама как-то сказала, что это верх грубости для должностного лица – совать нос в чужие дела. В кои-то веки я с ней была согласна.

– Да, – пауза. – Сэр.

Преисполненная собственной важности, я добавила сладеньким детским голоском:

– Я собираюсь сфотографироваться.

Он набычился. Ну и пусть! Я подвинула монетку поближе. Он взял марку, смочил её маленькой губкой и с размаху припечатал к конверту.

– Особый повод?

– Нет. Сэр.

Он с важным видом отсчитал восемь центов сдачи, но сразу мне их не отдал. Пришлось самой протянуть руку.

– Вся семья? – Какая противная мокрая ладонь.

– Что? – Я сунула мелочь в карман.

– Вся семья поедет фатаграфироваться, о, простите, фотографироваться? Или только юная леди? Ты сама просто картинка.

– Да, сэр. – И я рванула с почты.

Не желаю говорить ему о моём драгоценном сокровище. Ни за что не расскажу ему о Растении, он же всему городу разболтает.

А вдруг окажется, что дедушка – чур меня, чур меня – неправ? Я – что, я переживу. Но пережить, что над ним будут смеяться другие? Ни за что. Его всё ещё уважают за прошлое, потому что он построил хлопкоочистительную машину и всегда умело вёл свои дела. Но при этом немножко над ним посмеиваются. Я слышала, как его обзывали «профессором» всякие полуграмотные невежды. Издевательским таким тоном. Дедушке всё равно, что о нём думают, а вот мне не всё равно. Но я отбросила все свои сомнения. Ведь он прав? Конечно же прав. Наверняка прав. За всё время нашего общения он ни разу ни в чём не ошибся. Может, иногда не сразу находит сцинка с пятью полосками (с кем не случается), но никогда не ошибается в фактах.

Я прекрасно понимала, что ждать придётся долго, не один месяц. Какая мука! Главное, нельзя ждать без дела – так ещё хуже. Пора всерьёз заняться сбором коллекций, наукой, учёбой – любыми делами, – тогда время пройдёт быстрее.

Одного я не предвидела – дел домашних.

Природа… заботится о внешних признаках лишь в той мере, в какой они полезны какому-нибудь существу.

Мы с дедушкой продолжали пестовать Растение. К большому моему облегчению, оно расцветало в лучах нашей заботы. Сначала пустилось в рост, потом поползло по подоконнику. Дедушка называл его Пробандом. Так ученые называют экземпляр, первым привлёкший внимание исследователей каким-нибудь новым свойством. Каждый день я на несколько минут выносила Растение в сад – пусть его опыляют пчёлы. Я стояла на страже и отгоняла всяких там кузнечиков и других пожирателей растений, которые осмеливались приблизиться к нашему сокровищу.

Мне пришли в голову кое-какие эксперименты – что бы ни делать, лишь бы не вязать носки к Рождеству. Впереди сбор хлопка, и я всё размышляла о мотыге с короткой ручкой – их было ещё полно в нашей части света. Дедушка всегда говорил, что лучший способ что-нибудь понять – это попробовать на себе или самой поставить эксперимент. Дедушка дал папе поработать мотыгой с короткой ручкой, когда тот был молодым, – целый день в поле. Моя новая кампания по ускорению течения времени начнётся экспериментом с мотыгой. Впрочем, мотыг с короткой ручкой в сарае не нашлось, их у нас не держали. Пришлось взять мотыгу с длинной ручкой. Я сообразила, что для точности эксперимента можно ухватиться за середину ручки. Направилась к ближайшему хлопковому полю – добрых пятьдесят ярдов от заднего крыльца. Мама всегда подчёркивает, что у настоящей леди есть лужайка и сад, а те, кто не настоящие леди, – у них хлопковое поле начинается прямо под окном.