– Но ты же всё равно встретила папу.

– Да, – улыбнулась мама. – Мне повезло. А вот твоей тёте Агги не так повезло.

Мамина сестра Агата была старой девой и жила в Харвуде, совсем одна, в доме, насквозь пропахшем кошками и плесенью.

– Значит, не обязательно быть дебютанткой. – Я выдернула какой-то сорняк.

– Ну, наверно, не обязательно. Но многих девушек по-прежнему выводят в свет.

– Значит, мне тоже придётся? – больше нельзя ходить вокруг да около.

– Ты – моя единственная дочь, Кэлпурния.

Наверно, невежливо говорить маме, что это не ответ на вопрос.

– А что это, в сущности, такое? Выводить в свет?

– Когда девушка из хорошей семьи готова стать юной леди, её выводят в свет. Так она может занять положенное ей место в обществе. Её знакомят с молодыми людьми из хороших семей. И ещё устраивают танцы, развлечения, шьют новое платье на каждый случай, – у мамы засияли глаза.

– И сколько это длится?

– Год.

– Целый год? – в моём голосе неприкрытый ужас. – А потом что?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты говоришь, год всё это длится, а что потом?

– Обычно к этому времени молодая особа уже выходит замуж.

– Значит, все эти вечеринки – для того, чтобы выдавать девушек замуж.

– Ну, я бы выразилась иначе, – усмехнулась мама.

Чего уж иначе? Как ни назови, суть не меняется.

– Мама?

– Да, дорогая?

– Значит… мне придётся выйти в свет.

Она сразу нахмурилась, и я побыстрее добавила:

– Ты бы хотела, чтобы я вышла в свет?

– Кэлли, – она не спускала с меня глаз. – У нас ещё много времени впереди. Но, конечно, я была бы очень рада. Пусть тебе достанется то, чего я лишилась. Многие девушки были бы рады такой возможности.

– А что папа думает? Это же дорого. Всё время новые платья и всё такое.

– Тебе не подобает говорить о деньгах, – она всё ещё хмурилась. – Твой отец прекрасно обеспечивает семью. Я думаю, он будет очень рад вывести тебя в свет.

Ну всё, больше вопросов нет. По крайней мере прямо сейчас.

Потом я подумала, что неплохо было бы спросить дедушку, что он думает. Нет, не стоит, я и так знаю, что он ответит.

Линней высчитал, что если бы какое-нибудь однолетнее растение производило только по два семени… и их сеянцы произвели бы в ближайший год по два семени и так далее, то через 20 лет было бы миллион растений.

Через пару недель отец и другие крупные землевладельцы встретились в Лосином Клубе и объявили начало сбора хлопка. Это был самый-самый важный день в году.

Работники из трёх ближайших округов сошлись к нашим полям. Они собирали хлопок от зари до зари – мужчины, женщины, дети. Только в полдень перерыв на обед. И во время обеда один из них, проповедник, читает вслух Библию.

Виоле в помощь наняли ещё трёх женщин. Они день-деньской готовили в старой каменной пристройке-кухне. Море кукурузной каши, острова свиного сала и бобов, рассыпчатый хлеб и реки сиропа – всё это огромными котлами грузили на открытую повозку и везли в поле. Туда же доставляли бочки свежей воды и чаны кофе. Готовить для нас теперь пришлось маме.

А ещё она то и дело перевязывала порезы и натёртые мозоли – не беспокоить же по таким пустякам доктора Уокера.

Гарри каждый день гонял фургон в лавку за кукурузной и пшеничной мукой, сахаром и другими припасами. Сэм Хьюстон и Ламар носились с записками – от весов, где велась приёмка хлопка, до огромной доски для записей и обратно. Иногда им перепадал за работу пенни-другой – а один пенни равняется десяти леденцам или новому карандашу в лавке. Очень выгодная должность – посыльный.

Отец допоздна оставался в конторе при машине по очистке хлопка и возвращался, когда мы давно уже были в постелях. Только дедушку никто не трогал. Он в своё время сам построил эту машину и тридцать лет каждый год с головой погружался в сезонное сумасшествие. Теперь он не желал об этом даже слышать. Всё, никаких обязанностей. У него есть лаборатория, а ещё лучше с утра пораньше уйти из дома с ранцем через плечо.

Машина по очистке хлопка работала день и ночь. Кузнец и плотник дни и ночи напролёт следили за тем, чтобы всё шло без перебоев. Огромные горы хлопка загружались в агрегат, а оттуда выходили плотные кипы, которые потом везли в Остин, Галвестон или Новый Орлеан. Кипы такие тяжёлые и высокие, что с ними нелегко управляться. Погрузка кип – настоящее искусство. На Юге каждый год кого-нибудь до смерти придавливает свалившейся кипой хлопка.

Приводные ремни машины ритмично скрежещут. Их слышно даже в доме, за четверть мили от машины. Две-три ночи, и к звуку привыкаешь. Я никогда не слышала океанского прибоя, но этот механический шум в отдалении вызывал у меня ощущение, будто я засыпаю под мерный шум океанской волны. По крайней мере, именно таким я его себе воображала. Только вокруг не вода, а высоченные кипы хлопка.

Занятия в школе отменили на десять дней. Во многих семьях не было денег на сезонных работников, и все, включая детей, до изнеможения собирали хлопок. На меня свалились кухонные обязанности – надо было помогать маме. Целое утро я просеивала мешок муки, и на следующий день руки так болели, что я не могла даже держать карандаш и сделать запись в Дневнике. Я так горько жаловалась, что меня поставили на другую работу.

Мне поручили приглядывать за десятком-другим младенцев – их матери работали в поле. Детишек надо было охранять от острых клювов кур и петухов, страшно недовольных таким наплывом посетителей в обычно тихом уголке двора. Неоплачиваемый труд радости не вызывал, особенно при виде Ламара с Сэмом Хьюстоном, которые весело носились туда-сюда и возвращались домой с деньгами. Я провела целый день, сгоняя в кучу малолеток и обдумывая свою тяжкую долю и упущенные пенни, поэтому за ужином поставила вопрос ребром.

– Почему я должна возиться с младенцами? – спросила я папу.

– Потому что ты девчонка, – тут же выпалил Ламар.

Что на него внимание обращать?

– Почему меня приставили к младенцам? Я тоже могу бегать с поручениями. Почему бы мне тоже не заработать?

– Потому что ты девчонка, – Ламар носом чуял потенциального конкурента.

– И что с того?

– Девчонкам не платят, – хихикнул Ламар. – Девчонки не голосуют, и им не платят. Девчонки сидят дома.

– Не забудь об этом рассказать в школе, – я очень гордилась своим ответом. – Мисс Харботтл же платят.

– Это совсем другое дело, – фыркнул Ламар.

– Чем оно другое?

– Ну, просто другое.