— Мнение!.. — у Черникова пропал голос. — Коты помойные! Раздевайся.

Теперь дар речи покинул Перова.

— Раздевайся, я сказал! — Черников рывком сорвал с себя пижаму. — Отдохнешь от мирской суеты.

— Серега, мне это…

Черников его не слушал. Он вынул из-под подушки бумажник с удостоверением, проверил наличие денег и стал натягивать джинсовую рубашку Перова.

— Почему жена плохо кормит? У меня сейчас кнопки на животе на выстрел пойдут!

— Я как-то не рассчитывал…

— Хорошо еще, что штаны на тебе как на швабре болтаются! Мне они как раз. Одним словом, врачи пусть меня не теряют. Какой ты смешной в пижаме.

Маша сидела на горячей пыльной трубе. Вокруг была лишь темнота и сырой запах подвала. От ужаса она не могла даже плакать, боялась дышать. Девочке казалось, что если она издаст хоть звук, то тот, кто сейчас находился в двух метрах от нее, придет в ярость и сделает ей больно.

А он грузно и сипло дышал. Его не было видно в темноте подвала, но отвратительный запах похитителя вызывал у девочки тошноту и страх. Она чувствовала, что на нее смотрят, и ей хотелось превратиться в такую же горячую, обжигающую ноги трубу. Лишь бы ее не было видно.

Девочка не помнила, как случилось, что она оказалась здесь. Все произошло настолько быстро, что она не успела даже испугаться в первый момент. В магазине тетенька-продавец дала ей сдачу, девочка прошла через соседний двор, успела махнуть Пашке-однокласснику, оказалась в подъезде… И вот тут что-то произошло. Кто-то грубый, плохо пахнущий, но страшно сильный зажал ей рот сухой холодной ладонью и оторвал от земли. Перед ее округленными от ужаса глазами проносились ступени, уходящие вниз, становилось все темнее и холоднее.

Потом кто-то посадил ее на горячую трубу и привязал руки к какому-то металлическому вентилю. Она могла закричать в любой момент, чтобы позвать на помощь, но страх сковал ее руки и ноги, лишил голоса.

Девочке хотелось увидеть хотя бы полоску солнечного света. Тогда бы ей было легче. Но ее окружала темнота. Недалеко, всего в двух метрах от себя, она слышала чье-то прерывистое дыхание.

Ей было так страшно, что хотелось умереть, хотя она и не представляла, что это такое. Сейчас ей думалось, что она просто не будет тогда слышать отвратительный, пугающий свист, исходящий из чьих-то легких, попадет на залитую солнцем поляну из этого ужасного подвала и увидит папу.

— Папа, — прошептали губы девочки, и по ее щеке пробежала испуганная, маленькая слезинка.

— Не реви, Таня, — утешал бывшую жену начальника Черников. — Я найду ее. У тебя ничего из обезболивающего нет дома? — Черников держал перевязанную ладонь в другой руке, и лишь по дергающемуся веку можно было догадаться, что его мучит боль.

Он доехал на такси до Никитиных и, выходя из машины, задел за дверцу пальцем, изуродованным Беней. Повязка тут же набухла от крови, и рана возмущенно напомнила о себе. Еще жутко болела голова. Чтобы посмотреть по сторонам, приходилось ее поворачивать, а глаза отказывались двигаться самостоятельно. Боль током пронзала мозг от одной только попытки посмотреть вправо или влево.

— Есть, Сережа. — Таня, размазывая по лицу слезы, не перестающие бежать, встала и распахнула дверцу холодильника. — Кетанол в таблетках, пенталгин в ампулах.

— Шприцы есть? — Черников сгреб здоровой рукой ампулы с одноразовыми шприцами и встал со стула. — Где ключи от вашей машины? — Уже выходя из квартиры, он обернулся и проговорил: — Таня, не переживай. Хотя глупо, конечно, я сказал. Возьми себя в руки. И Сашку пока не тревожь звонками. Он далеко, а я — рядом. Еще ничего не случилось. Дай Машкину фотографию!

— Ты разве не знаешь, как она выглядит? — посматривая на Черникова как сумасшедшая, произнесла Таня.

Сергей почувствовал, как по его душе какой-то безумец полоснул тупым ножом. Ему стало до боли в сердце жаль эту женщину, в одно мгновение из симпатичной и приветливой превратившейся в обессиленную и уязвимую.

— Это не для меня, Танюша, — как можно мягче сказал он. — Я прекрасно знаю, как выглядит Маша.

Спускаясь по лестнице, Черников, продолжающий морщиться от боли, прошептал:

— Какое счастье, что у меня нет детей.

Бак был полный, и Черников облегченно вздохнул. Кое-как, помогая себе ногой и локтем левой руки, он закрыл гараж и сел за руль. Опер еще плохо представлял, как будет управлять машиной одной рукой, но точно знал, что сумеет это сделать.

До магазина, который назвала Таня, было не более двухсот метров.

«Обед», — гласила табличка. Через стекло было видно, как три продавщицы и двое мужиков, очевидно, грузчиков, сидели за большим столом и возлагали на себя тяжкое бремя обеденного перерыва. Звукоизоляция была отменной, но лица работников магазина не оставляли сомнения в том, что они очень весело проводили это волшебное время посреди рабочего дня. Черников постучал в стекло. На него посмотрели как на собаку, пробегающую мимо, и продолжили разговор.

Черников постучал сильнее, чувствуя, что теряет драгоценные секунды.

Грузчики посмотрели на него, и по движению губ одного из них Черников понял, что его послали очень далеко. Обед!..

Черников врезал по толстому стеклу ладонью и сорвался на крик:

— Быстро дверь открой, волк фанерный!

Один из грузчиков встал и решительно направился к двери. Туда же подошел и Черников. На лицах у обоих светились одни и те же мысли.

Грузчик пинком распахнул дверь и завопил:

— Ты чего, сука, долбишься?! Обед, блин! Читать не умеешь, дятел раненый?!

Читать Черников умел, как и снимать порчу с персон, пораженных гневом. Здоровая правая рука опера со свистом рассекла воздух, и работники торговли, сидящие за обеденным столом, услышали неприятный чавкающий звук. В проеме коридора они увидели промелькнувшее тело коллеги. Оно, беспорядочно болтая руками и ногами, влетело в подсобку. Там раздался грохот металла, в коридор выкатились два пустых пивных кега, и наконец все стихло.

В торговый зал вошел суровый мужик с подвязанной на груди левой рукой и коротко спросил:

— Кто до обеда стоял в хлебном отделе и кто сидел за кассой?

Судя по всему, дважды повторять он не любил. Сальто-мортале, исполненное первым грузчиком, произвело на участников трапезы должное впечатление. Если что не так — улетишь в подсобку. Будешь молчать — окажешься там же. Выбора нет.

Черников вынул из кармана удостоверение.

— Я из полиции. Пропала девочка. Вот она. — Он положил на стол, между нарезанной колбасой, огурцами и селедкой, фотографию Маши Никитиной.

Она держала на руках котенка и весело улыбалась.

— Кто ее видел?

— Я помню, — ответила одна из продавщиц.