Причины смерти Сталина — тайна. Ну а если все-таки его отравили соратники, отравили в канун завершения операции "Чемодан — вокзал — Израиль", то двигало ли ими желание предотвратить эмиграцию советских евреев или они исходили из иных мотивов?

До вопросительного знака, завершавшего текст на последнем из данных мне листов, я дошел в одиночестве. Евгений Петрович и Потемкин все еще где-то шептались, и мне в сей момент ничего не оставалось, как захлопнуть папку с листами и вспомнить реплику из советского юмора:

— Токарь Сидоров, возвращаясь с женой с балета "Спартак", чувствовал себя неудовлетворенным: он никак не мог понять — кто выиграл на сцене и с каким счетом.

Подобное неудовлетворение и мной овладело. Я абсолютно не понимал — ну на фига Евгений Петрович, человек из бизнеса ельцинско-путинской поры, уже не один час грузит меня устными и письменными рассказами о полковнике эпохи Сталина — Тихоне Лукиче Щадове? Нет, рассказы эти были мне не скучны. Напротив — интересны. Но чего ради Евгений Петрович с трудами превеликими добыл информацию о деяниях полковника Щадова и зачем ее обрушил на меня?

С чувством токаря Сидорова я сидел минут пять. Сидел бы и больше — куда деваться. Но нужда подняла с насиженного места. Я вышел из кабинета в зал ресторана. Оглядел в нем столы и ни за одним из них Евгения Петровича с другом моим Серегой не обнаружил. Зато углядел роскошно отделанную лестницу вниз и по ней устремился — туда, где должны были быть комнаты для уединения.

Вернувшись из туалета в кабинет, я застал обоих сотрапезников на их стульях. Они уже не спиртное пили, а кофе — протрезвевший почти Серега вкушал его с удовольствием, не охмелевший ранее Евгений Петрович при- гублял чашку.

Мне кофе тоже был поставлен. Я приступил к потреблению слегка дымившейся черной жидкости, думая: как вопросить Евгения Петровича на предмет истребления моей неудовлетворенности? Но он первым завел со мной разговор, показав на закрытую мной недавно папку:

— Вам там все удалось прочитать?

— Конечно.

— Благодарю вас. Вы, надеюсь, уразумели из прочитанного, что смерть Сталина означала крах операции "Чемодан — вокзал — Израиль". Вы, полагаю, догадались, что крах этой операции не мог не повлиять на карьеру ее дирижера — сталинского особиста полковника Щадова. Ну и каково ваше предположение — где оказался товарищ Ща- дов Тихон Лукич в те дни, когда страна скорбела о кончине Вождя?

— Если бы мне выпало пребывать в мундире сталинского особиста Щадова, если бы все вами ему приписываемое было свершено мной, то, узнав, что на второй день после похорон Сталина выпущена на свободу Жемчужи- на-Молотова, я рванул бы в Министерство обороны с рапортом:

— Прошу меня, сотрудника сталинской канцелярии и армейского полковника в недалеком прошлом, зачислить вновь в Вооруженные силы и направить на службу в Забайкалье или на Дальний Восток.

— Извините, — глянул поверх чашки в мои глаза Евгений Петрович, — но вы совсем не оценили нашего с вами полковника. Не оценили как талантливого ученика Сталина — великого мастера закулисных интриг. Он, наш полковник, оставшись без Вождя, не только не помышлял куда-то драпать из политики, но и немедля влез во вновь разгоравшуюся политическую драку. Освобождение же Советской Эсфири — Полины Жемчужиной-Моло- товой — полковник Щадов не мог воспринять как сигнал тревоги лично для него. Не мог потому, что и помилование Жемчужиной, и закрытие уголовного дела на врачей- евреев он же, полковник Щадов, сам и инициировал. Каким образом и зачем?

Сталинскую операцию "Чемодан — вокзал — Израиль" способен был довести до конца только Сталин. Не стало Сталина с его безграничной властью и непререкаемым авторитетом в стране и в мире — не стало и возможности завершить успешную антисемитскую кампанию переселением советских евреев на Землю Обетованную.

Мысли о завершении этой операции наш полковник после 5 марта 1953-го в голове уже не держал. Теперь его всецело занимало лишь одно — кому с уходом Сталина достанется Кремль? Этот вопрос для нашего полковника был вопросом его жизни или смерти.

Он, полковник Щадов, с особого своего поста в сталинской канцелярии узрел истинные, не портретные лица претендентов на высшую власть. И если победит тот из них, кто захочет предстать перед народом в ином, чем при

Сталине, свете, то ему, Щадову, как нежелательному свидетелю, не уцелеть — ни в столице, ни в глухой провинции. Выжить он мог, только встроившись в команду такого нового руководителя страны, который не отречется от Сталина и сталинских идеалов. Так где же оказался наш полковник в дни прощания с Вождем?

Евгений Петрович поставил опустошенную им от кофе чашку на тарелочку и скрестил пальцы рук:

— За полную достоверность версии не ручаюсь, но то, что вы сейчас услышите, мне лично поведал человек из Госплана СССР, с которым Тихон Лукич Щадов на стыке 70—80-х века XX не один год приятельствовал. Они вместе обедали в госплановской столовой по будням, вместе в тесном кругу праздники отмечали, и в этом самом кругу однажды Тихон Лукич вдруг вспомнил события весны

1953-го.

2 марта ему, полковнику Щадову, позвонил генерал Василий Сталин и произнес фразу:

— Я был не прав. Они все-таки это сделали.

В чем ошибался Василий, кто такие "они" и что сотворили — полковнику объяснять не требовалось. И он немедленно приступил к ревизии документов сталинской канцелярии. Никто из ее сотрудников, кроме Щадова, не знал, что Сталин находится в бессознательном состоянии. Никто из них не догадывался, что полковник Щадов просматривает засекреченные бумаги не по поручению Вождя, а сам по себе и ему беспрепятственно удалось изъять из архива канцелярии ряд важных для него документов. Их в маленьком сейфе он 4 марта отвез в город Владимир и закопал в подвале дома своего фронтового друга. В ночь же с 5 на 6 марта, спустя всего несколько часов после того, как остановилось сердце Сталина, Щадов по правительственному телефону из канцелярии покойного Вождя попросил аудиенции у заместителя Председателя Совета Министров СССР Лаврентия Павловича Берии. Просьба была удовлетворена и с той ночи полковника Щадова и Маршала Советского Союза Берию, говоря словами Гоголя, сам черт веревочкой связал.

Ну а теперь поговорим: почему в поворотный для решения вопроса о власти момент наш полковник напрашивается на прием к Берии. Почему именно к нему, а не к кому-то другому из самых влиятельных чинов — не к Хрущеву и не к Маленкову.

Берия родился позже Сталина на 20 лет, но в паспорте его было записано то же, что и у Сталина, — крестьянин Тифлисской губернии. В политику Берия пришел юнцом в 1920-м и за всю свою карьеру никогда не занимался чистой партийно-идеологической работой. Да, дослужившись в органах госбезопасности до генеральского чина, он в 1931-м возглавил ЦК Компартии Грузии, в 1932-м — одновременно и ЦК Закавказского крайкома ВКП(б). Но на обеих этих должностях Берия перво-наперво руководил жизнеобеспечением вверенных ему в управление территорий, а не сочинением лозунгов-призывов.