– Вера…

Она повернулась. Николай распахнул ей свои объятья.

– Иди сюда, ко мне. И знай – я всегда буду рядом…

Он позвонил ей, когда она была в душе. Телефон лежал на тумбочке – Вера ждала звонка. Промокнув руку полотенцем, она схватила телефон, сердце ее забилось сильнее, когда она увидела, кто звонит. И хотя ждала звонка, понимала, что раз он здесь, в «Отраде», то должен позвонить, чтобы договориться о встрече, все равно звонок прозвучал каким-то набатом, оглушительным колокольным звоном – так звонят по погибшей любви. Да, она вдруг поняла, что любила того, прежнего, Егора, до того момента, как похоронила его. Сегодняшний Егор уже не может быть прежним, он наверняка изменился. Хорошо еще, если не изменил внешность реально! Может, она его и не узнает.

– Вера, не пугайся, это я, Егор.

Она не дала ему договорить. Даже разозлилась на него за эти объяснения.

– Знаю, мне Саша позвонила. Не понимаю только, зачем она сообщила тебе, где я.

– Ты не рада?

Идиотский вопрос! Вот как можно так быстро отреагировать на такую грандиозную новость. Хотя что же в ней такого грандиозного и сногсшибательного, ну не воскрес же он, на самом деле! Значит, где-то скрывался все эти годы. Знал, что она страдает, сходит с ума, строит самые ужасные догадки, от которых ей становится еще хуже и больнее, и ничего не делает, чтобы успокоить ее. Хотя мог бы найти способ передать ей информацию. Он достаточно умен для этого, сообразителен. Получается, что не доверял ей. Считал, что она где-то проболтается, выдаст его местонахождение. Хотя какая теперь-то разница?

Вот почему на его вопрос, рада ли она его возвращению, она промолчала.

– Ты где? Давай встретимся уже, поговорим.

Вера назвала номер корпуса.

– Я выйду на аллею, иди мне навстречу, – произнесла она тихо, будто ей стало бы физически больно, скажи она это громче.

Она вышла из ванной комнаты, подсушила волосы феном. Николай сидел за столиком, уткнувшись в экран ноутбука.

– Он хочет встретиться.

– Да? – Он повернулся к ней. Четверть часа тому назад он целовал ее в благодарность за доставленное наслаждение и даже сказал, что любит ее. Были его теплые руки, горячая вода в ду́ше… и вот теперь она стоит посредине комнаты, нагая, и мерзнет от одной только мысли, что сейчас она увидит того, кого считала погибшим. А что, если, увидев его, она вспомнит тепло его рук и губ, если ей захочется, чтобы он обнял ее? Что станет с ней уже очень скоро, едва она увидит его? Как отреагирует ее сердце, тело?

– Я пойду.

Она не спросила его, это было утверждение. Да и как иначе? Конечно, им необходимо встретиться и объясниться.

– Вера… – Николай поднялся, подошел к ней и обнял. – Во-первых, одевайся скорее, ты замерзла! Во-вторых…

Она кинулась к шкафу, достала одежду, принялась натягивать майку.

– …ты свободна, понимаешь? Уф… Я хочу сказать, что ты сама должна принять решение, с кем остаться. Предполагаю, что ты сейчас и сама не знаешь, что будешь чувствовать, когда увидишь его. Если…

– Коля, пожалуйста, не надо… Пусть все сложится само собой. Ни ты, ни я, ни Егор – никто из нас не знает, чем может закончиться эта встреча. Мне вообще хотелось бы, чтобы ты пошел вместе со мной. Но я понимаю, что так нельзя, это неправильно.

– Я понимаю, ваш разговор может затянуться, поэтому, как только стемнеет, я отправлюсь в деревню, да? Один. Ты же понимаешь, насколько эта встреча для меня важна?

– Да я вернусь к тому времени! Ты что, считаешь… – Но она так и недоговорила.

Запутавшись в словах, как в сетях, Вера вышла из комнаты. Волосы ее еще не успели просохнуть, от них пахло шампунем. Свитер, джинсы, кроссовки. Да, она сейчас такая. Вернее – никакая. Ни одного признака женственности. Она даже губы не накрасила.

Вера вышла на освещенную солнцем аллею, стрелой разрезающую купающийся в солнечных лучах лес, и медленно двинулась в сторону центра, где располагалась столовая. Она была уверена, что и Егор свое движение начнет именно оттуда. Сердце билось где-то в висках, отдавалось в кончиках пальцев…

Как же странно устроен человеческий мозг, наше зрение, думала она, в каждом появившемся на аллее человеке видя Егора. И каждый раз удивлялась, когда, приблизившись, фигура превращалась в какую-нибудь старушку, бодрого дедушку или вообще молодую женщину. Как так? Получается, что зрение подыгрывало ей или обманывало, дразнило? Какая жестокость!

Она дошла почти до столовой, но Егора не встретила. Даже успела себя почувствовать обманутой, как вдруг он появился перед ней, словно упал сверху. Вероятно, зашел сбоку, с тропинки между кустами. Совершенно седой, как старик, но не стриженный коротко, каким она пыталась его себе представить, а даже слегка обросший и оттого красивый, даже слишком! И лицо его, его! Глаза, нос, губы! Загорелый, слегка припыленный временем и страданиями, с морщинками, складками на красивом мужественном лице.

В меланжевом черно-белом свитере, темных джинсах. Вот только понять, такой же он родной или нет, она не могла. Стояла, смотрела ему в глаза и не чувствовала ничего, кроме страха. Животного страха, как будто бы он действительно восстал из мертвых.

– Не бойся, это точно я, – сказал он, щурясь на солнце. Лицо его было при этом серьезным, с печатью боли.

– Да я уж и не знаю… – Она с трудом разлепила губы, вот рту все пересохло. – Вот смотрю на тебя и ничего не понимаю. Словно ты снишься мне.

– Пойдем, я тут нашел скамейку, там нам никто не помешает говорить. – Он взял ее за руку, как тогда, как всегда, когда они куда-то вместе дружно шагали, и почти насильно затащил в кусты. Она, подумав, что он сейчас набросится на нее с поцелуями, кинулась куда-то в сторону, испугалась сама своей резкости, и вдруг на самом деле увидела в лиловой тени деревьев длинную старинную парковую скамью с плавными изгибами, словно приглашающую присесть.

– Боишься меня… Я понимаю.

Он не обиделся на нее, не поднял на смех. Просто сел и похлопал ладонью по скамье рядом с собой. Она села. Сердце бухало в груди, и, казалось, этот гулкий пространственный звук разливался по всему лесу. Даже птицы затихли в предвкушении интереснейшего рассказа блудного жениха.

– Я рада, что ты жив. Очень, – сказала она, усевшись на скамейке прямо, собравшись и аккуратно уложив руки ладонями вниз на свои колени, как прилежная ученица. Хаос в душе и сердце она словно бы пыталась уравновесить физическим порядком своего тела.

– Я очень виноват перед тобой. Очень. И прощенья мне нет.

– Надеюсь, теперь тебе ничего не грозит? Вернее, никто?

– Я уладил свои дела. Со всеми расплатился, и большое тебе за это спасибо. Могу представить, как гнобила тебя за это твоя сестрица.