Брюнетка состроила невинную мордочку, умудряясь при этом игриво мне улыбаться. А я внезапно осознал, какой же она все еще ребенок! Сколько ей лет? Девятнадцать? Двадцать? А может, вообще восемнадцать? Да она ведь пару лет назад еще за школьной партой сидела. Пусть она ненамного младше Вики, но Стрельцова была не в пример искушенней и мудрее в вопросах отношений, что заставляло отдавать ей должное и воспринимать как равную. А Алина… Алина совсем иная. Она какая-то по-детски непосредственная, бесхитростная и прямая. Я ей понравился, и она пошла со мной в ресторан. Но на большее не соглашалась. Но теперь вот она передумала и хочет со мной лечь в постель, о чем говорит мне чуть ли не прямым текстом. И, судя по полыхающему пожару в ее эмоциональном фоне, она действительно этого желает. И я совру, если скажу, что наши желания в этом не совпадают, ведь мой дар нередко ведет себя как сера на спичке. Стоит кому-либо рядом загореться каким-нибудь сильным чувством, то с огромной вероятностью полыхну и я сам. Вот и сейчас меня одолел соблазн поддаться искушению и раствориться в объятиях красивой девушки. В конце концов, не так уж и часто я встречаю такие искренние и яркие чувства в свой адрес, упускать их было бы совсем неосмотрительно, если не сказать больше – расточительно!

Но…

Всегда есть какое-то «но». И сейчас оно заключалось в том, что я не искал для себя никаких серьезных отношений. А оскорбить эту открытую девушку одноразовым сексом я себе позволить не могу. Я все-таки эмпат, многое воспринимаю слишком близко к сердцу, особенно если мне человек приятен. Да чего уж там говорить, если я за один только этот вечер начал ощущать с Алиной чуть ли не родственную связь! Так что, как бы мне ни хотелось обратного, но придется зажать волю в кулак. И не только волю…

– Послушай, ты просто замечательная девушка, Алина, – начал я тщательно подбирать слова, чтобы не обидеть ее, однако все равно почувствовал исходящее от нее жгучее разочарование, – но ты торопишь события. Сегодня мы поехали просто пообщаться, и оба не планировали большего…

– Нельзя все время жить по плану, – упрямо тряхнула головой брюнетка, – иногда можно и поддаться своей импульсивности!

– Нет, красавица, не можно. – Я грустно покачал головой, не отводя взгляда от ее светлых глаз. – Импульс пройдет, а воспоминания останутся с тобой надолго. И ты будешь очень жалеть, что позволила себе подобное легкомыслие. Да и я, раз уж на то пошло, тоже буду корить себя, что пошел у тебя на поводу и обошелся с тобой непорядочно. Я не хочу, чтоб ты считала, будто я тобой воспользовался и исчез за горизонтом…

– А ты собираешься исчезнуть? – В ее голосе прозвучало не то чтобы удивление моими словами, сколько удивление моей откровенностью.

– Сложно сказать. Ты сама убедилась, как со мной непросто, а зачастую даже опасно. Ну да ты и в интернете об этом многое прочитала уже. Так что кто знает, какой сюрприз будет ждать меня завтра? А вместе со мной и тех, кто рядом.

– Наверное, ты прав, Сергей. Просто глядя на тебя, я упорно не могу воспринимать, сколько тебе на самом деле лет… – Сейчас, подумал я, она воздаст должное моему богатому опыту и накопленной житейской мудрости… ага, разбежался. – Ты так по-старпёрски изъясняешься, как мой папа прямо, – проказливо закончила она фразу и состроила уморительную рожицу.

Затем она быстро прильнула ко мне, поцеловала в щеку и, пока я не успел никак отреагировать, так же стремительно выскочила из машины, задержавшись лишь на секунду.

– Спасибо тебе еще раз, Сергей. И за вечер, и за честность.

Хлопнула дверь, и девушка вскоре исчезла за металлической дверью, пиликнув на ходу домофоном.

А я остался сидеть в машине, не отводя взгляда от подъезда, в котором скрылась брюнетка. Как-то тоскливо мне стало с ее уходом. Тоскливо и пусто. Правду все-таки она сказала, я, похоже, становлюсь старпёром.

Встряхнувшись, я нажал на педаль газа и покатил в неизвестном направлении, куда кривая выведет. Вот ведь как бывает, хотел сделать свой день еще приятнее, а получилась ерунда какая-то. Надо бы прокатиться по ночной Москве, ее виды всегда поднимали мне настроение.

* * *

Старый Далхан Мержоев был разозлен и взволнован одновременно. Сегодня ночью его старший сын приполз домой, еле держась на ногах. Сперва они с матерью подумали, что он пьяный, и отец уже собирался всыпать нерадивому отпрыску палок за такое. Хоть и нет для мужчины хуже унижения, чем подобное наказание, но это если только он сам себя не унижает, допиваясь до такого состояния. В этом случае позорная порка будет даже во благо.

Но когда включился свет – родители просто ахнули. Половина лица Аббаса представляла собой одну сплошную гематому, густая борода, которой он так гордился, сейчас слиплась от засохшей крови, во рту явно не хватало нескольких зубов. Да он вообще еле разговаривал, с трудом шевеля челюстью! Мать сразу разразилась потоками слез и нескончаемыми бабскими причитаниями, отчего Далхану пришлось на нее прикрикнуть и отправить к себе в комнату. Сам же он повел сына на кухню, чтобы провести с ним чисто мужской разговор.

Сперва старший сын не хотел рассказывать никаких подробностей, а только пожаловался, что у него постоянно кружится голова и крутит в животе. Похоже было на сильное сотрясение мозга, потому что глаза у Аббаса тоже были какие-то стеклянные. Однако большего сын упорно не выдавал.

– Аббас, посмотри на меня. Посмотри, кому сказал! – Мержоев был строгим отцом, детей своих воспитывал в строгости, но в справедливости. И сейчас старший сын не осмелился его ослушаться, хотя давно уже был не ребенком, а взрослым двадцатилетним мужчиной. Когда отпрыск поднял на своего родителя слегка затуманенный взгляд, тот продолжил. – Там, – указал отец за стену, – твоя мать. Она рыдает, потому что волнуется за тебя и сильно переживает. И она будет плакать, Аббас. Будет плакать до тех пор, пока ты нам не расскажешь, что происходит в твоей жизни. Разве тебе её не жаль?

– Отец… – сын выглядел подавленным и печальным, – мне стыдно рассказывать, ты разочаруешься в моем поступке.

– Аллах всемилостивый, Аббас! – Отец схватился за сердце. – Что ты натворил, сын?!

– Нет-нет! Ничего такого… просто… поклянись, что не расскажешь матери!

– Что?! Ты забываешься! Требовать клятву – это…

– Пожалуйста! Я не хочу, чтобы она думала обо мне как о плохом человеке!

– Тогда зачем ты совершаешь такие поступки, по которым о тебе можно так думать? Разве мы этому тебя учили в семье? Разве так воспитывали?!

– Я… я не знаю, отец… все не так просто…

Далхан еще какое-то время хмурился, неодобрительно посматривая на сына, но в итоге сдался. И как он мог поступить иначе, это ведь его родная кровь.

– Хорошо, я клянусь, что ни слова не скажу матери, но только при том условии, что ты мне сейчас расскажешь все без утайки.

Парень вздохнул, собираясь с мыслями, и начал нелегкий для него рассказ. Делиться своими поражениями всегда трудно, а уж если ты при этом не чувствуешь за собой правды, то и того тяжелей.