— Почему в женском отделении бани находятся мужчины? Кто привел и кто разрешил ему находиться здесь среди голых женщин? Заорала она так истошно и громко, что мне стало не по себе. Вокруг нее собралось несколько любопытных женщин, и начали они все меня разглядывать. Никогда раньше я даже и не задумывался о том, что я «мужчина». Да и сейчас я просто сидел в своем тазу и никому не мешал, сидел точно так же, как сидит рядом со мной Танька, заметившая эту скандальную бабку с песочными чулками вместо грудей. Но набрасывается она именно на меня и только за то, что я не девочка! Какая ужасная несправедливость! Я даже почувствовал себя «гадким утенком» из сказки Андерсена.

— Ну что вы кричите, что вы волнуетесь? Это всего лишь маленький мальчик, который пришел сюда помыться вместе со своей сестренкой, — тетя Аля мирно и деликатно начала объяснять глупой старухе очевидные вещи.

— Нет, хоть он и маленький, но мужчина! Не говорите глупостей, я чувствую на себе его мужской изучающий взгляд и не могу этого выносить! Почему даже среди женщин я не могу ощущать себя спокойно? Безобразие! Больше никогда не приводите его сюда! Мужикам здесь не место!

Какая несправедливость! Ладно бы хоть на меня пожаловалась какая-нибудь красивая девочка или тетя, которых здесь много! Но они всегда ведут себя миролюбиво и никак не выражают претензий по поводу моего присутствия. А эта злобная, ужасная бабка так и скрежещет остатками своих зубов! И чего она ко мне привязалась, как бульдог, а на Таньку, которая ее заметила первой, вообще не смотрит?

Дальше выходят из парной и подходят к вздорной старухе бабушка с бабой Аней, отводят ее в сторону и окончательно успокаивают. Та, оставшись в меньшинстве, продолжает лишь слегка ворчать — скорее всего, по инерции, но уже видно, что скандал исчерпан. После бани все было, как обычно, и о произошедшем никто не вспоминал. Мы с Танькой выпили по стаканчику газировки с сиропом из аппарата и расслабленные и довольные возвращались домой.

А вот в следующий раз через неделю я отправился в баню уже с папой и дядей Юрой. И хотя мне лично причин этой быстрой перемены никто не объяснил, но понял я, что всему виной была та старуха, что упрекала меня за мужской взгляд и кричала, что «мужикам в женской бане не место». Может быть, это и так, но только наши мужики, включая деда, единодушно ее поддержали и выдохнули: «Ну, наконец-то!» На том и порешили. Так я и стал мужиком.

Сам же дед в баню никогда не ходил и предпочитал ездить с дачи в город для принятия ванны в комфортных условиях своей квартиры. Но мою передачу на мужские поруки приветствовал он однозначно.

И вот я, как настоящий мужик, впервые в мужской бане. Всем своим детским существом, всеми пятью органами чувств я поражался тому, что меня окружало. Стремительный, лихой дух, кипучая энергия, шум и веселость обитателей бани были первыми моими впечатлениями. Мужики быстро сновали из стороны в сторону, смеялись, громко разговаривали, пили пиво и хвастались своими вениками, количество которых меня изумляло. Словно попал я сюда с другой планеты, населенной другим типом людей. И если в реальной жизни в толпе прохожих все дядьки казались мне какими-то до нормальности обычными, то в бане большинство из них представляло собой совершенно иной тип людей — безбашенный, свободолюбивый и радостный. Будто получили мужики в своей бане полную свободу, и резвились поэтому без контроля и надзора, как радующиеся весеннему солнцу подрощенные молодые щенки. Я же был щенком еще слишком маленьким и с восторгом, интересом и боязнью смотрел на их резвые и шумные игры. Из парилки мужики выбегали в основном так стремительно, радостно и шумно, что место это вызывало у меня страх и интерес одновременно. И у нас были веники, как у всех, и отмачивали их папа с дядей в специальном тазу с кипятком. Гордился я этим очень, мол, «и мы понимаем толк в вениках, а настанет время, проявим их и в деле». Но дела-то самого я боялся, хотя и понимал, что без этого здесь не обойтись. Боялся потому, что помнил свою полусумасшедшую бабушку, хлещущую нещадно себя березовым веником и весело улыбающуюся мне. Но был я ей и благодарен, что о парной знаю теперь не понаслышке и зайду в нее уже не желторотым птенцом. Папа сходил на разведку и призвал нас к действию. Глаза его уже светятся радостным сиянием от предвкушения, и он намекает нам с дядей, что «венички уже давно созрели». Мне нравится эта веселая и разудалая атмосфера, но я все же боюсь. Очень боюсь, но отступать не буду! Ведь я же теперь мужик, а не баба, да и не один я все-таки здесь, в случае чего помогут и подскажут что к чему. И вот мы заходим. Полумрак. Справа от меня огромная ужасающая печь с раскаленными камнями. Все шипит, скрипит, льется и шелестит. Наверху — на третьем уровне, мужики избивают себя и друг друга вениками. Хорошо, что я видел подобное занятие раньше!

— Привыкай, Сашка, к мужским забавам!

— Не страшно тебе? Молодец, настоящий мужик!

Выскочить мне захотелось из этого ада почти сразу же, потому что и жар там намного больше оказался, чем в женской бане, да и понял я, что радости мне эти мужские пока не доступны. Но показывать своим, что я не мужик, а баба, я не мог и терпел эти мучения изо всех сил. А это были еще только цветочки и ягодки были впереди. Сначала мы немного постояли внизу, и мои, поняв, что веду себя я спокойно, начали подниматься со мною наверх. Не знал я, что с каждым моим шагом мучения и мрак будут увеличиваться, а это было именно так. Жар и пар по непонятным для меня причинам обжигали все тело сильнее и сильнее, дышать становилось невыносимо тяжело, а папа, к моему ужасу, становился все веселее и задорней. Миновав второй уровень, мы поднялись на самый верх и расположились на скамье. Счастье мое, что дядя Юра притащил и поставил рядом со мной таз с прохладной водой, которую я черпал ладонью и лил себе на лицо. На секунды это помогало, потом жар подступал вновь. Отец весь сиял и начал слегка потряхивать своим веником. Вокруг нас уже находилось человек пять-шесть, активно орудующих вениками, и от них неприятно веяло обжигающим жаром. И вдруг я не поверил своим ушам. Папа встает и как-то с задором громко произносит: «Мужики, а не поддать ли нам парку?» А сумасшедшие мужики эти единодушно закивали и закрякали, не отрываясь от своих веничков: «Хорошо бы, давно пора!» И вот отец берет какую-то палку длинную с ковшом, зачерпывает кипяток и плещет его на раскаленные камни. Он что, совсем из ума выжил? Я тут напрягаю все свои силы в этом аду, спасаясь лишь прохладной водой из таза, и хочу только, чтоб жар этот чертов спал! А ему, видите ли, «парку» не хватает. Раздалось неприятное шипение, и огромной силы обжигающий жар ударил мне в лицо. Я запаниковал и начал усиленно прыскать на себя остатки воды из таза. Но никто, похоже, не разделял моих переживаний. «Эх, хорошо!» — то и дело крякали мужики и с удвоенной силой продолжали хлестать себя вениками. И вот отец стоит, весело подмигивает мне и включается в эту малопонятную и дикую игру. И стегает он себя сильно и жестко, и радости ему это приносит очень много. Дядя Юра более сдержан и спокоен и включается в процесс, постепенно набирая обороты. Никогда я не видел папу в таком состоянии. И страшен очень был он мне, и прекрасен какой-то первобытной силой своей и мощью, вызывая этим восхищение. Словно стихия дикая и необузданная вселилась в него, и отдался он этой стихии с радостью и без остатка. Предлагают они мне тоже «отведать веничка», и дядя даже полушутя пару раз слегка прошелся по моим ногам, но увидел в глазах моих выражение отчаяния, пожалел и улыбнулся. Слава богу! Вода моя в тазу закончилась, и я в панике вскочил под их дружный смех.