— А не спеть ли нам, други?

И не дождавшись ответа, вдруг врезается в наши размеренные застольные посиделки его удивительной силы низкий и глубокий голос, от которого я вздрагиваю от неожиданности. И голос его медленно и плавно начинает набирать обороты.

И почти сразу же и папа, и дядя Юра подхватывают дедову волну, не сговариваясь, и вливают в нее с удвоенной энергией свои сильные и низкие голоса..

И стены дрожат от их голосов, и женщины наши смотрят на них с каким-то внутренним смятением, в котором читаются одновременно испуг и восхищение. Не пугается их только мама, и как-то по-доброму и загадочно она улыбается. Спели они первую свою песню, радостно выдохнули и наполнили рюмки коньяком. Тетя Аля хотела в паузе сделать замечание своему мужу, но не посмела, поймав на себе на мгновенье внезапно похолодевший строгий взгляд своего отца. Опустились рюмки на стол, и потекли песни рекой. Были среди них и «Во кузнице», и «Березка», и «На поле танки грохотали», и много других, менее знакомых для меня песен. И пели все эти песни они с такой силищей, радостью и какой-то особенной молодеческой лихой удалью, что не мог я не восхищаться своими мужиками. Но по-прежнему особенно я поражался деду, который внезапно открылся и из сухого чопорного аристократа превратился в самого что ни на есть первого русского, сияющего от проникновения в глубины народного духа и культуры. Пели они так мощно и радостно, словно парились нещадно изо всех сил в парной на верхнем уровне Зеленогорской бани и без всякой жалости хлестали себя вениками, не замечая ничего вокруг. Было в них что-то удивительно настоящее и подлинное, хотя и пугало меня это своей безудержной стихийной мощью. И дед в эти минуты был настоящим русским мужиком, хотя в обычной его размеренной жизни разглядеть «мужика» в нем было невозможно даже и под микроскопом. Таил этот педант и интеллигент глубины своего духа где-то очень далеко в своем сердце и доставал их только тогда, когда сердце его сияло и пело.

А вот и папа не удержался и затянул басом песню Шаляпина «Дубинушка», и по коже у меня мурашки поползли. Пел и раньше папа эту песню, и всегда она брала меня за душу:

И дед с дядей Юрой, выждав момент, так подхватят папину песню, так вольются в нее, что бокалы и рюмки зазвенели уже в следующий миг.

Смотрел я на них и видел, что слезы стоят в их глазах, но слезы эти были слезами не слабых, а очень сильных и цельных людей, которые вынесут любые испытания и трудности и дойдут до своей цели. Я не мог понять еще всего смысла этой песни, но веяло от нее такой силой, печалью и смирением нашего народа, что не мог я не восхищаться ею и ее исполнителями. И вот уже со второго куплета открыл я свой рот и начал вытягивать вслед за мужиками припев, и из глаз моих против воли потекли по щекам редкие и соленые слезинки. И, несмотря на эти слезинки, было мне очень хорошо и свободно на душе, и чувствовал я себя свободным и счастливым человеком, и сердце мое было переполнено любовью к этим трем сильным и очень разным людям — настоящим мужикам! Моим мужикам!

Милая, дорогая моя мамочка! Какое счастье, что я могу говорить и повторять эти слова. Мы давно живем уже не вместе, но ты живешь всегда рядом со мной, намного ближе, чем это может показаться, — в моем сердце. Идут годы. Нет уже того маленького, крепенького белобрысого мальчика, который не отходит от своей мамы ни на шаг и смотрит на мир ее глазами. Все стремительно меняется, и мальчик превращается во взрослого мужчину, мужа, отца. Внешние перемены лишь доказывают условность и относительность времени и материального мира. Но я знаю, что есть что-то несоизмеримо более важное, настоящее, вечное и цельное, и это есть любовь. Это чувство, словно языки пламени горящей свечи, освещает нас изнутри, живет в нас и наполняет жизнь смыслом. Я знаю также, что жизнь — это величайшее счастье и радость, и ты подарила мне возможность узнать это.

Я бесконечно благодарен тебе.

Когда я смотрю на тебя, я вижу и чувствую, что бег времени бессилен изменить нашу тонкую связь, наш мир. Слова здесь ни к чему. Мне достаточно видеть твою улыбку, глаза, чтобы ощутить всю силу и глубину материнской любви. Истоки этого чувства идут из наших глубин и скреплены самым ярким, счастливым и беззаботным периодом в человеческой жизни — детством.

И я снова возвращаюсь туда и опять превращаюсь в маленького, спокойного и светловолосого мальчика, одетого в футболку и шортики. И опять я гуляю по своему Зеленогорску с мамой за руку. Мне хорошо и спокойно как никогда. Мы никуда не торопимся, улыбаемся друг другу и идем на залив. Я понимаю, что мама — самый важный человек в моей жизни, и наслаждаюсь нашим общением. Сегодня мне повезло: Таня осталась на даче с бабушкой и дедушкой, а папа с дядей Юрой с утра на рыбалке. Мама целиком моя. Как я ждал этого!

Солнце медленно и нежно обволакивает земную поверхность светом и теплом своей заботливой любви, дует едва заметный ветерок, и мы идем нашей обычной лесной тропой. Птицы громко поют на все голоса, и мне кажется, что поют они именно для нас. Их пение — пение самой жизни, и звучит жизнь радостью молодости и счастьем. Пахнет смолой, древесной корой, травами и росой. Кругом разлит аромат свежести и бодрости. Мы приходим на «дикий» пляж и располагаемся у колышка, к которому привязывается на берегу наша лодка. Никого еще нет, мы совершенно одни, и лишь только крик чаек нарушает тишину. На заливе отлив и штиль. Мы раздеваемся, садимся и молча долго смотрим вдаль, туда, где сейчас находится наш папа. Водная гладь почти смеется и как зеркало отражает в себе радостную улыбку солнца. Мама нежно и заботливо гладит меня по голове, и наши глаза встречаются. Я не могу оторвать взгляда от маминого лица и купаюсь в лучах света, исходящего от нее, непроизвольно двигаюсь к ней и протягиваю руки. Она ласково принимает меня к себе, продолжает гладить и несколько раз с особой нежностью прижимается губами к моей щеке. Я счастлив, я хочу, чтобы эти минуты никогда не кончались, я хочу остаться здесь с мамой навсегда. Смотрю на нее и с удивлением замечаю, что ее глаза почему-то повлажнели, а по щекам побежали слезинки. Странно, мне так хорошо, а она плачет. Почему она расстроена? Такой замечательный день, и мы вместе. Что ее может тревожить? Ну вот, наконец, она вытирает слезинки и с любовью продолжает смотреть на меня. Улыбается. Слава богу, слез уже не видно! Но мне кажется, что я чувствую в ней какую-то тревогу, грусть, и это мне тоже не очень понятно. Я хочу обязательно ее успокоить. Поднимаюсь на ноги и нежно обхватываю ее за шею. Как же я люблю свою маму! Она откликается, расцветает и обнимает меня. На несколько секунд мы замираем в объятиях и без слов растворяемся друг в друге. Как же мне хорошо, спокойно и радостно.