— Мы на матч должны были идти, а я билеты дома оставила. Мы опаздывали. Миша начал психовать, толкнул меня, чтобы я быстрее бежала в квартиру, и обратно уже с билетами. А я с лестницы упала. Он сам скорую вызвал, мы и сочинили про грабителей, которые нас поджидали, — Алика говорила это медленно, будто каждое слово обдумывала.

— То есть это, по-твоему, называется «не бил»? — я сжал ладони в кулаки.

— Бил — это когда кулаком в глаз, в живот, или когда повалит и пинает, — упрямо ответила она.

— Тебя он насиловал?

— Мы ведь встречались. Жили вместе. Нельзя изнасиловать ту, которая уже твоя, — нахмурилась Алика. — Чаще всего он пару минут целовал меня, а потом все остальное.

Я слушаю её, и ярость накрывает. Фото её бывшего Рус мне скинул — молодой, примерно возраста Алики, парень. И я живо могу представить, как он её целовал… как насиловал, как столкнул с лестницы, как толкал и впечатывал спиной в стену со всей дури.

— Так было чаще всего. А как было изредка? — спросил, пересиливая себя.

— Иногда он выпивал, и… было больно, — Алика сжалась, но снова упрямо произнесла: — Я не сопротивлялась. Он не насиловал меня. Просто перегибал, но утром извинялся. А наркотики… я, правда, сначала не знала. Он сам хотел подняться, у семьи не брать деньги, и Мише это казалось не рисковым — белый парень, хорошо одетый, не подозрительный. Чаще всего наркоторговцы выглядят иначе. И ему везло.

— Ты его выкупала.

— Я знала, где лежат деньги. Ко мне приходили его друзья по… по бизнесу, — выдавила Алика. — И я дала деньги, чтобы они выкупили Мишу. Он обещал завязать после свадьбы, накопить денег и открыть легальный бизнес. Мне оставалось либо вернуться к папе, либо жить с ним. Я, конечно, могла позволить себе снять квартиру, но в фавелах, где что ни день, то перестрелка. Марат, я просто решила довериться.

— И продолжала верить даже когда ваша соседка заявила об изнасиловании?

Алика сжала чашку в ладонях, выдохнула и закрыла глаза. Молчала она около минуты. Думал, уже не заговорит.

— Тогда пропал папа, мы с Мишей ссорились все чаще и чаще. Я начинала понимать, что не хочу за него замуж, что… что я большего заслуживаю. Я отца навещала дважды в неделю, он всегда дома был. Приходила, готовила, убиралась, с ним сидела. А тут он пропал, и до этого он пару недель себя странно вел. Я побежала по соседям — они отца не видели, обошла бары — тоже. Ждала до ночи, подумала, вдруг он женщину себе нашел, утешился после маминой смерти. Не дождалась. Еще раз тогда осмотрела дом, и по пыли, по вещам, по обстановке я поняла — его дня три уже не было. И тогда я побежала к нам с Мишей, за ним как раз пришла полиция, — Алика нервно рассмеялась, прикрыв рот ладонями. — Я видела эту девушку, она вышла посмотреть, как Мишу задерживают, и по её глазам я поняла — он виноват. Я не хотела его выкупать. Два дня я ходила и разговаривала с полицейскими, а они мне чуть ли не смеялись в лицо, мол, загулял твой папаша, у нас тут банды, убийства, нам работой нужно заниматься. Я и про наше прошлое начала им рассказывать, так меня вообще пригрозили саму закрыть. Хотела найти деньги, у Миши всегда были, но я их не нашла.

— И?

— И я пошла к его друзьям просить помощи. Можешь как угодно к этому относиться, но я, как бы там у нас ни было в семье, привыкла, что проблемы решает мужчина. Не знала я, что делать. Его приятели мне отказали, денег не дали, я пошла к Мише, добилась свидания с ним. Он обещал помочь мне с папой, поклялся, что найдет его, что весь город на уши поставит, если я уговорю нашу соседку забрать заявление и выкуплю его. Я поверила. И сделала это, — Алика подняла на меня глаза, и грустно улыбнулась. — В итоге Миша меня обманул. Про ту девушку, которую он преследовал, я не знала. Я вернулась домой, пыталась искать папу сама, а потом рискнула и купила билет сюда. Домой. Встретила тебя, и я вижу, что ты мне помогаешь, не врешь как врал он. Спасибо, Марат.

— Синяки исчезли, — Марат лениво погладил меня по животу.

— Хочешь наставить новых?

— Сдерживаюсь.

Марат все никак не может прекратить дотрагиваться до меня. Так было в Красноярске все четыре дня, что мы провели там. И так происходит уже неделю здесь, дома.

Марат смотрит, прикасается… до исступления доводит меня, до сорванного крика. А потом нежит прикосновениями, и снова, снова, снова…

Он, правда, сдерживается, хотя следы все равно остаются. Засосы на шее — наверное, это что-то от природы, то, что заставляет клеймить женщину собой. Но мое тело больше не разукрашено синяками страшного сине-желтого цвета. Они не болели, они даже нравились мне, и я себя полнейшей извращенкой чувствовала, разглядывая в зеркале. Видела-то я не синяки, а ту, первую ночь, когда чуть с ума не сошла от рук Марата, от его губ, от близости.

Теперь каждая ночь — такая. Меня это ужасает, ведь Марату больше не нужно тратить время, чтобы завести меня. Меня, правда, ужасает то, как я жду вечера. То, как тянет низ живота, когда я открываю дверь Марату, и вижу его перед собой. Ему даже дотрагиваться до меня не нужно — я влажнею от одного предвкушения, от его запаха, от взгляда на его руки, на губы.

Я привыкла к нему. Доверилась… я еще тогда, в Красноярске решила довериться, и рассказала про Мишу. И, странное дело, я ведь все время Мишу вспоминала, он неким зловонием в мои мысли впитался, но как только я поговорила с Маратом, мои мысли стали свободны.

— Пора одеваться, — вздохнула я, и нехотя поднялась с кровати.

На лежащего на ней Марата я взглянула с сожалением. Это мучительно — отрываться от него, идти в душ, краситься, одеваться. А ведь казалось, что сил на секс уже никаких не осталось, но вот я гляжу на него, и чувствую второе дыхание. Однако, три раза уже было, между ног всё немного побаливает, потому до завтра точно стоит сделать перерыв. Да и Марат не железный, хотя… временами очень даже.

Я улыбнулась, и отвернулась от Марата.

Душ мы принимали вместе.

— Здесь неудобно. Переезжай ко мне, — предложил он, выбравшись из моей маленькой ванны.

Недовольный — жуть. Я вроде и вижу, что Марату отчего-то нравится здесь, в моей квартире. И в то же время она его неимоверно бесит. Шкафы скрипят, двери тоже, кухонный стол для него неудобный, слишком маленький, стулья тоже. А кровать он вообще предложил выбросить, или подарить пыточному музею.

— Алика. Всё, давай сегодня съездим к моим, как я и обещал, потом вернемся, ты возьмешь самое необходимое, и ко мне, — повторил Марат.

— Мне надо подумать.

— О чем тут думать? — раздраженно процедил он.

— О многом.

Я сама в своих чувствах путаюсь. Марат не перестал меня пугать, хотя я понимаю, что специально он меня не обижал никогда. Но пугает все равно. Или это я не его, а самой себя боюсь? Ведь тогда, в Крае, я решилась рассказать Марату про Мишу, чтобы… чтобы дать нам шанс.