Анастасия Игнатьевна! У Николая перехватило дыхание. Не чувствуя ног, он повернулся – и наткнулся на ее взгляд, насмешливый и чуть удивленный.

– А ведь это, пожалуй, судьба, – чуть слышно произнесла она и, звякнув дверным колокольчиком, вышла. Николай, не дав закрыться двери, вышел вслед за ней. На полу у стеклянного шкафа с разноцветными пузырьками остался валяться смятый рецепт.

Почти полгода все было просто чудесно. Анастасия была дамой весьма современных и смелых взглядов, совершенно не признававшей социальной роли, отведенной патриархальным обществом женщине. Она не стеснялась появляться с юным любовником на людях, не краснела от осуждающих взглядов и не отводила глаз, обедая с ним в «Савое», заказала ему полный гардероб – одних мягчайших сорочек полдюжины, а на пасхальные каникулы свозила в оперу в Москву.

Поначалу Николай сильно робел и смущался своего такого приживальщицкого положения, но завистливые взгляды товарищей вкупе с рассудительными успокаивающими речами Анастасии наводили мир в его мыслях. В конце концов, он совсем скоро выпустится из корпуса, станет офицером и сможет себе позволить жениться на любимой женщине – разница в возрасте между ними была, как выяснилось, совсем незначительной, молодой вдове едва сровнялось двадцать два года. Смущало единственное обстоятельство – Мария, четырнадцатилетняя падчерица Анастасии. С ней он встречался в каждый день, когда посещал заветный дом, получая всякий раз изрядную порцию ненависти в испепеляющем взгляде.

Прошла весна, жаркое волжское солнце высушило залитые половодьем берега, пришли летние каникулы. Первый раз в жизни Николай не ждал их наступления, потому как это означало, что нужно будет ехать домой, к родителям. А значит, разлучаться с любимой. Под ложечкой ныло нехорошее предчувствие, объяснить которое он себе не мог. И подманил беду, накликал горбатую.

Вернулся в середине лета, на две недели раньше срока, наврав родителям про подготовительные сборы. Забежал в училище бросить деревянный чемодан и умыться с дороги и столкнулся на пороге с Юркой. Сыч был сиротой, обычно каникулы проводил или в корпусе, или у кого-нибудь из друзей. В это лето, видно, приглашения ни от кого не последовало.

На бегу бросив «привет», Николай кинул чемодан на пол, задвинул ногой под кровать и развернулся обратно к двери.

– Коля, погоди!

Юрка смотрел нерешительно, будто уже пожалел о том, что задержал друга.

– Чего тебе? Некогда мне.

Юрка шмыгнул носом – была у него такая привычка, когда он волновался. У доски всегда так себя вел: скажет два слова – и шмыг со свистом.

– Погоди, Коля, сядь.

Нехорошее предчувствие пробежало между лопаток холодной рябью. Он сел на кровать, попробовал приготовиться.

– Барыню твою я вчера на ярмарке видел. Под руку с каким-то хлыщом прогуливались, а потом кофий с пирожными пили.

Сердце бухнулось на пол.

– Из наших кто?

Сыч замотал нестриженой башкой.

– Не, незнакомый.

– Что ж ты, следил за ними?

– Ну я увидел ее в рядах и да, последил чуток.

Юрка еще раз шмыгнул и замолчал, сочувственно глядя на Николая. Тот сжимал кулаки и не сводил взгляда с коричневого сучка на половой доске. Потом встал и молча вышел.

Глава 18. Вести с морей

Константин Павлович крикнул извозчику, чтобы ждал, рванул на себя тяжелую входную дверь участка, не здороваясь, рявкнул дежурному:

– Ключи от канцелярии! Быстро!

– Что случилось, Константин Павлович?

Маршал обернулся на голос – на лестнице с вопросительным выражением на лице стоял Филиппов.

– Отрепьев! Накануне нападения на Зину он караулил ее с ножом у дома! Вы знаете, где он квартирует?

Филиппов отрицательно покачал головой. Вернулся дежурный с ключами, и они спустились в канцелярию. Поиск формуляра в структурированной по алфавиту картотеке занял пару минут, а еще спустя минуту Маршал под цокот копыт и частое щелканье кнута пересказывал Владимиру Гавриловичу Зинин рассказ. Филиппов хмурился, щурил глаза, но слушал молча. А выслушав, снова покачал головой:

– Неправдоподобно все это, голубчик. Какая-то охота на ведьм. – Высказывая отношение к этой версии, он даже фыркнул. – Ну какой из Отрепьева маньяк, он на собственную тень наступить стесняется. Может, и правда для обороны нож купил?

– Может, – кивнул Маршал. – Но проверить нужно.

– Тут вот еще что, Константин Павлович. – Филиппов в задумчивости почесал шершавый подбородок. – Помните, я в порты рассылал запросы, не бывало ль у них нападений на уличных девушек? Я как раз сейчас разбирал депеши. В Риге и Кенигсберге в начале года и весной фиксировались случаи нападения на «желтобилетниц».

– И когда было последнее?

– В середине апреля.

– А когда у нас появился Отрепьев?

– Кажется, в мае. – Филиппов зашуршал страницами формуляра. – Точно, семнадцатого, под Вознесение.

Под крышу облезлого дома в Лештуковом[27] переулке поднимались тихо, чуть не на цыпочках, долго стояли у створчатой двери, прислушиваясь, стараясь уловить какие-либо звуки внутренней жизни. Но было тихо. Тогда Константин Павлович, уже не таясь, подергал ручку, а после и вовсе несколько раз громко приложился кулаком. Ничего, опять тишина. Но скрипнула соседняя дверь, поверх цепочки высунулась старушечья физиономия:

– Чего молотите? Нету там никого. Неделю уж почитай не появлялся.

– Неделю?

– Ну, может, и меньше. Стучите чего, говорю? Хозяин в полиции в больших чинах! Сейчас живо дворника кликну!

Филиппов шагнул к двери, протянул в щель карточку:

– Мы с коллегой тоже из полиции. Хоть и не в таких больших чинах. Николай Антипович вам ключ, часом, не оставлял?

Дверь захлопнулась, звякнула цепочкой и снова распахнулась. Старуха пошарила рукой по стене, глядя на ночных визитеров уже с почтением, протянула ключ на грязном шнурке. Но когда Филиппов с Маршалом захлопнули перед ее носом дверь в квартиру Отрепьева, снова недовольно зашамкала беззубым ртом:

– Ходют тут всякие, кто их разберет, из полиции они али нет. Вот ей-богу дворника покличу.

Но, не исполнив угрозы, скрылась у себя.

Филиппов же и Маршал, попав в темную прихожую, снова притихли, замерли, прислушиваясь к звукам квартиры. Постояв так с минуту, Маршал чиркнул спичкой. Дрожащий огонек выхватил из темноты не то табурет, не то столик, на котором подмигнула пузатой колбой керосиновая лампа. Второй спичкой запалив фитиль, коллеги двинулись по комнатам. Их насчиталось всего две: кухня – она же столовая, и гостиная – она же и спальня, судя по кровати. Хозяина и в самом деле не наблюдалось. На всякий случай посветив под кровать и заглянув в одностворчатый шкаф, Филиппов принялся изучать содержимое того самого шкафа, а Маршал один за другим заскрипел ящиками комода.

– В шкафу только шинель. – Филиппов повернулся к помощнику. – В карманах ничего, кроме табака. От моли, наверное. У