хоть как-то минимизировать последствия вашего геройского поведения.

Городовой рысью припустил в сторону уборных, а Отрепьев плюхнулся на стул и с облегчением провел ладонью по лицу. Правый глаз его уже заплыл и не открывался, но и левым он моргал очень медленно – видно, спало напряжение и навалилась на человека накопившаяся за дни и ночи трактирных похождений усталость. Константин Павлович пару минут понаблюдал за этим процессом, но когда и левое веко замерло в закрытом положении, наклонился к сидящему, невольно покривился на собранные по трактирам и ночлежкам запахи, потормошил засыпающего Отрепьева за плечо:

– Ступайте домой, Николай Антипович. К Зинаиде Ильиничне я вас все равно сегодня не пущу. В таком виде. – Юноша кивнул, поднялся и медленно поплелся к выходу. Маршал проводил взглядом ссутуленную спину, окликнул: – Николай Антипович. – Отрепьев замер, не оборачиваясь. – Вы тоже ее любите?

Так же не оборачиваясь, совсем без пауз и раздумий, Отрепьев кивнул, натянул на грязную голову картуз и скрылся за дверью.

Константин Павлович какое-то время смотрел туда, где скрылась скорбная спина письмоводителя, потом пробормотал:

– Прямо собачья свадьба какая-то…

Но тут же устыдился своих слов, обернулся, не слышал ли его кто. По коридору так же на полусогнутых ногах бежал Тищенко с мокрым платком в вытянутой руке.

– Спасибо, но господин Отрепьев вас не дождался. Ничего, сам как-нибудь справится.

Маршал вернулся в палату. Зина лежала с закрытыми глазами, но на скрип двери повернула голову, посмотрела на вошедшего:

– Кто там скандалил?

Константин Павлович снова сел на свой стул, взял девушку за руку – к его радости, она не стала возражать.

– Отрепьев отыскался. Приходил о тебе справляться.

Зина нахмурилась, будто пыталась что-то припомнить:

– Отрепьев? Николай Антипович? Он пропадал?

– Да, с того самого дня, как на тебя… Как ты… Что случилось? Ты побледнела. Позвать доктора?

– Не надо доктора. – Зина попыталась сесть. – Помоги мне.

Константин Павлович усадил ее на кровати, сунул под спину подушки, обеспокоенно вглядываясь в ее лицо, но она смотрела прямо перед собой, в стену, будто вспоминая что-то.

– Костя… Я не до конца уверена… Но… В общем, я не думаю, что это он, но все-таки. Когда на меня напали, мне еще тогда показалось…

– Зина, господи, да говори уже!

Зина сжала руку Маршала, несмотря на просьбу, помолчала несколько секунд, но все-таки продолжила:

– В тот вечер, перед нападением, когда мы с тобой поссорились… Я столкнулась в арке с Отрепьевым. Он точно кого-то ждал. Я подумала, что тебя, но теперь…

– Ты что, думаешь, что на тебя напал Отрепьев?!

Зина снова замолчала, перевела на Маршала влажные глаза:

– Костя, у него был с собой нож. Я налетела на него, и он выпал. Он прятался в арке с ножом в руке.

Ретроспектива-4. Уроки любви

– Почему ты молчишь?! Где ты была вчера весь вечер? Маша сказала, что тебя нет! Я ждал! Настя!

Николай сидел на стуле, смотрел на скатерть, не решаясь поднять взгляд. Он боялся встретиться с Анастасией глазами, боялся, что увидит в них ответ. По скатерти ползла жирная зеленая муха, подбираясь к блюдечку с вишневым вареньем. Не выдержав молчания, он вскочил, задержался на пороге, ожидая оклика, и, не дождавшись, выскочил на крыльцо, хлопнув дверью. Чуть не попав под лошадь, перебежал улицу, обернулся на дом – дверь оставалась закрытой, лишь наверху, в детской, качнулась занавеска. Опять Маша подслушивала.

С того самого памятного рождественского вечера прошло уже полгода. Дико студеную зиму сменила половодная весна, а после и сухое с самого начала лето. И все эти месяцы Николай жил в раю.

А в тот вечер Анастасия Игнатьевна (хотя тогда он еще не знал ее имени) привезла его в небольшой особнячок в каком-то переулке, молча провела на второй этаж. Посреди огромной комнаты стояла наполненная ванна, горели свечи, в углу уютно трещали в камине поленья. О том, что случилось дальше, он разрешал себе вспоминать, только оставаясь один – было страшно, что кто-то подслушает его мысли. Старшие ребята много раз рассказывали про свои любовные подвиги, но теперь он твердо знал – все врут!

Он вернулся в корпус под самый отбой, отмахнулся от расспросов Сыча, молча разделся, укрылся одеялом и отвернулся к стенке. И всю ночь лежал, глядя перед собой. Ему казалось, что его горящие уши освещают всю спальню. Когда стена из черной стала сначала светло-серой, а потом белой, он так же молча поднялся с кровати, оделся, заправил постель и отправился умываться. Весь день прошел в привычных уже заботах, а вечером Сыч подкараулил его в умывальне, прижал к стенке.

– Ну что? Было?

Николай выдохнул:

– Было.

И весь обмяк, будто кто порвал натянутую внутри струну. Сыч смотрел на него с восхищением и завистью.

– И как? – прошептал приятель.

– … об косяк! – огрызнулся Николай, оттолкнул Сыча и вышел в коридор.

Юрка догнал его, засеменил следом, время от времени то с одного, то с другого бока забегал вперед, заглядывал в лицо и бормотал:

– Коль, да ладно тебе. Чего ты. Ну не рассказывай, раз не хочешь. Просто страсть как интересно!

Но Николай молча дошел до спальни и так же, как и вчера, лег и отвернулся к стене.

На следующий день чуть было не влетело от историка. Коля лишь по тычку в бок от соседа понял, что его вызывают отвечать. Проходили историю освобождения Москвы от поляков, но Коля после двух бессонных ночей отвечал вяло, поменял именами Минина с князем Пожарским и чуть было не схватил неуд. Однако Викентий Сергеевич внимательно посмотрел на мямлящего кадета поверх очков и направил в лазарет.

В белом кабинете фельдшер равнодушно простучал спину, послушал холодной трубкой дыхание, повертел в руках голову, заглянул в рот и выписал какой-то микстуры и освобождение от занятий на два дня.

Выйдя с рецептом и увольнительной за ворота училища, Коля доплелся до Большой Покровской и остановился в нерешительности. К аптеке, снабжавшей снадобьями аракчеевских кадетов, следовало повернуть налево, к Новой площади[26]. А санки, на которых оне позавчера прибыл к вратам рая, увезли его вправо, к Кремлю. Если бы он запомнил адрес, никаких сомнений не было бы – он бы уже мчался бегом, глотая ледяной ветер. Но в каком из прилегающих к Покровке переулков стоял тот особняк, он не знал. Тяжело вздохнув, он сунул бумажки в карман шинели и побрел в сторону площади.

Аптекарь был занят с посетительницей, потому Николай принялся изучать содержимое стеклянных шкафов, вчитываясь в латинские названия.

– Этой порции должно