покачивалась в просветах тополиных ветвей звёздочка, казавшаяся золотой. Сыщица задёрнула штору и отошла от окна.

Спала в эту ночь Андриана плохо, ворочалась с боку на бок, прислушивалась к тихому шёпоту листвы за окном. А потом и вовсе вышла на лоджию и стала смотреть на месяц. Обманчивый и, тем не менее, завораживающий свет ночного светила заливал двор там, куда не дотягивалось приглушённое свечение уличных фонарей.

Начинало уже светать, когда Андриана вернулась в спальню и прикорнула на взбитой её кулачками подушке. Ей показалось, что она всего мгновение назад закрыла глаза, как зазвенел будильник. Но, посмотрев, сколько же времени, она убедилась, что прошло два часа. «Наверное, правду говорят, что утренний сон самый крепкий», – подумала Андриана, села на кровати и стала искать босыми ногами свои удобные тапочки. Всунув в них ноги, она потопала в ванную комнату, потом на кухню, поставила чайник на зажжённую конфорку и полезла в холодильник за тушёной куриной печенью для Фрейи и Маруси. Переложив часть печени в маленькую кастрюльку, она и её поставила на плиту, подогрела чуть-чуть и переложила содержимое в две кошачьих миски. Обе кошки сидели возле её ног и терпеливо ждали. Потом Андриана приготовила скромный завтрак для себя.

Глядя на чавкающих кошек, Андриана Карлсоновна в который раз удивлялась самой себе. Если бы всего несколько лет назад ей сказали, что в её доме поселятся не одна, а сразу две кошки, она бы просто рассмеялась в лицо тому, кто сказал бы ей об этом. В родительском доме никогда не было животных. Мама Андрианы их не любила, считала, что от них пыль и шерсть. Хотя бабушка её подруги Милы говорила, что от людей пыли и грязи гораздо больше, чем от любой чистоплотной от природы кошки. Андриане на тот момент было абсолютно всё равно, от кого в доме больше грязи: от людей или от животных. Раз мама не любит кошек, то их не должно быть и в её доме. Бабушка подруги не раз рассказывала, что если человек за всю свою жизнь не приютил и не обогрел ни одно живое существо, то на том свете ему это выйдет боком.

«Какой ещё тот свет», – смеялась сначала октябрёнок, а потом и пионерка Андриана. Став взрослой и даже уйдя на пенсию, она продолжала жить по полученным в детстве понятиям. От подкинутых в подъезд котят она привычно шарахалась. Однажды один из таких подкидышей, оголодавший, с ввалившимися рёбрами и слезящимися глазами, может быть, из последних сил подполз к её двери. Андриана, увидев его, испуганно взвизгнула, и, так как ей в тот день непременно нужно было выйти из дома, она переступила через заморыша и пошла по своим делам. На улице было холодно, мела метель, люди поднимали воротники и прятали носы в шарфы.

Вернулась она поздно вечером, на улице было темно. Но крыльцо освещалось фонарём. Она уже хотела открыть дверь подъезда, как вдруг заметила на крыльце какой-то комочек. По мере того как она приглядывалась к нему, глаза её расширялись от ужаса! Наконец она вышла из оцепенения, ворвалась в подъезд и бегом побежала по лестнице вверх. Дома она тряслась от ужаса и уговаривала себя: «Я не виновата! Не виновата я! Я ведь не выносила его из подъезда на мороз».

Прошло несколько месяцев, Андриана забыла об этом случае и успокоилась. И вдруг однажды ночью ей приснился кошмарный сон: в нём она умерла! И родилась заново в шкурке маленького котёнка. Она не знала, где её мама, беспомощно тыкалась в ноги прохожим, дрожала от холода, голода и страха. Но ничьи руки не потянулись к ней, не прижали её к себе, не налили в блюдечко молока. Ей по чистой случайности удалось заползти в подъезд, и она, перебирая крохотными лапками, ползла вверх по ступеням, срывалась, скатывалась, но снова и снова упрямо ползла вверх. Ей так хотелось жить! И вот она оказалась возле чьей-то двери на мягком коврике. От голода и истощения Андриана задремала. Но тут кто-то безжалостный взял её за шкирку. Андриана извивалась, жалобно пищала! Умоляла, содрогаясь от предчувствия страшного конца. Но её не захотели слушать и вынесли на улицу, где и оставили на морозе. Она сумела заползти на крыльцо, надеясь снова попасть в тёплое чрево подъезда. Но тут всю её сковал холод, и она умерла, примёрзнув крохотным тельцем к цементному полу.

Андриана проснулась от собственного крика. Её всю трясло от увиденного во сне кошмара. Тело её было мокрым от пота, а лицо от слёз. Она продолжала видеть, как наяву, крохотный комочек, примёрзший к крыльцу. И она точно знала, что это была она!

В ту ночь Андриана Карлсоновна выпила целый пузырёк корвалола, но ей это так и не помогло. К утру она отчётливо поняла, что старенькая бабушка её подруги была права – и всё, что она видела во сне этой ночью, произойдёт с ней в её следующей жизни. У неё не было в этом ни малейшего сомнения. Но она не знала, как избежать страшной участи, как спастись!

И тут через некоторое время её бывшие ученики подарили ей сразу двух кошек. Если бы не тот пророческий сон, не жили бы сейчас в её доме Фрейя и Маруся. Но пойти наперекор указующему персту судьбы Андриана не решилась.

Теперь же, когда она открыла детективное агентство и у неё появились деньги, Андриана никогда не выходит из дома без пачки корма для кошек и собак. Она опускает деньги в переходах метро на нужды приютов и раз в год переводит солидную сумму приюту, в благонадёжности которого у неё нет сомнений.

Андриана оторвалась от своих мыслей, допила остывший чай и отправилась разыскивать третьего мужа Лилии Вадимовны Арефьевой – Станислава Анисимовича Гаманова. Если бы на дворе стояло прежнее время, она бы отправилась на подшипниковый завод и быстро бы отыскала Гаманова среди начальников цехов. А теперь…

Дело даже не в том, что Станислав Анисимович мог уйти на пенсию, а в том, что от крупнейшего завода, производящего подшипники для нужд всей страны, не осталось и кучки мусора. «Сколько судеб разрушено, – подумала Андриана, – как это говорил Иосиф Виссарионович – лес рубят, щепки летят. Тем же методом действовали и молодые демократы, проклинавшие вождя со страниц газет и экранов телевизоров». Андриане стало грустно. Сама она никогда не работала ни на этом, ни на каком-либо другом заводе, но родители и деды детей, которых она учила в школе физике и, как она надеялась, честности и порядочности,