—Честное слово, я не объявляла розыск. Я была в зоне отсутствия тебя, — сказала Вера, подумав с теплом: «Ну, Лидка! Во дает». — Просто собиралась уже лететь в Крым на деревню дедушке. И искать тебя наобум. Но от меня ты так легко не отделался бы, как от ребят-чрезвычайщиков. Погоди, я тебя еще проверю. Устрою аудит. Как там лаборантки поживают?

Андрей весело рассмеялся. Льдина, засевшая у Веры в груди, начала подтаивать.

— Кстати, я ведь тоже беспокоюсь, — заявил Двинятин. — У вас же там по улицам вампиры бродят. Поэтому моя проверка будет раньше твоей.

—Ура! Андрюша, ты приезжаешь? Когда?

—Да вот, хотел сделать тебе сюрприз и нагрянуть неожиданно. Но ты ведь не любишь сюрпризов…

—Я их терпеть не выношу.

—Прилечу на выходные. Потерпишь до выходных?

— Потерплю. Нас поселили в гостинице «Арена».

— Буду в субботу утром. Целую.

—И я тебя…

Вера Лученко, дипломированный психотерапевт и вполне взрослый человек, повела себя так, словно сама была своей пациенткой. Она радостно завизжала, потом закружилась по номеру, раскинув руки, точно маленький одноместный самолетик. «Как же я люблю пострадать! Как же мне нравится чувствовать себя слабой и беззащитной маленькой девочкой! Но с ним все в порядке — вот самое главное, самое-пресамое важное на свете!» На радостях она даже погладила ладошкой коробочку своего мобильника, еще несколько минут назад глубоко ненавидимого ею предмета.

Что ж!.. Теперь, когда установилась гармония, можно и делом заняться. Ладно, попробую помочь друзьям-аниматорам. Тем более что заодно, возможно, помочь получится и его высочеству бумажному королю.

Кровь бурлила, радость кипела в теле маленькими пузырьками, как в шампанском. После безвоздушной паузы хотелось бурной деятельности. Прежде всего — Оле домой позвонить. Не беспокоил ли их кто?.. Нет, дома порядок, Пай скучает, но исправно выгуливается и ест. Хорошо. Тогда она позвонила по номеру давешнего

Буланова. Трубку взял кто-то другой, узнав, кто звонит, испугался и одновременно рассердился — это было слышно сразу. Не успела Лученко ничего сказать, как ее принялись стыдить — наверное, второй помощник, у Абдулова голос другой, — вот, из-за вас человек травмирован, оглох на правое ухо, сидит забинтованный, что за дела, с вами по-хорошему…

— Молодой человек, — сказала Вера, и в трубке испуганно заткнулись на полуслове. — Ваш коллега сам виноват. Со мной нельзя так, как он разговаривал, и вам не советую, запомните на будущее. А звоню потому, что согласна помочь найти убийцу Вероники Абдуловой… Тихо, тихо. Помощь, если понадобится, приму. Сама скажу какую. Все.

Так, теперь Лидка, подруга моя неугомонная. Надо же, до самого министра дошла артистка! Ну и связи, мне бы такие… Ты что же это, Завьялова? Решила мне любимого из-под земли достать? Откуда у тебя министры в знакомых? Ладно-ладно, прощаю. Знаю, ты же любя. Да, нашелся и позвонил, потом расскажу. Скажи своим боссам, что я теперь довольная и радостная и могу начать спасать их драгоценный фестиваль. Да-да, ты меня знаешь… И я тебя, между прочим, тоже. Но Мамсурову и Батюку скажи: пусть потом не жалуются, что втравили меня в это дело. Пусть не раскаиваются потом. Я же их вопросами замучаю, нос свой буду совать куда не надо… Веселись, дитя мое, веселись. Я тоже радостная. Спасибо тебе, Лидуша, серьезно. Оценила…

Ну-с, продолжаем бурную деятельность. Лученко посмотрела на свои маленькие наручные часы. Удобно ли? Но, с другой стороны… Между ней и ее абонентом была давняя договоренность: в случае крайней необходимости звонить в любое время дня и ночи. Федор Афанасьевич Сердюк, генерал министерства внутренних дел, был давним другом Веры Алексеевны. Когда-то она вылечила от застарелого заикания его красавицу жену, и с тех пор они дружили. Генерал порой просил посодействовать, пользовался ее способностями. Она помогала, если эта помощь не шла вразрез с ее представлениями о справедливости. И сама иногда просила его о помощи.

Вера набрала номер, который помнила наизусть.

—Добрый вечер, Федор Афанасьевич! Извините за поздний звонок.

— Рад слышать, Верочка! Добрый, добрый, — приветливо откликнулся генерал. Из-за разницы в возрасте он к ней обращался по имени, а она к нему уважительно по имени-отчеству. — Разве это поздно? Ты ж знаешь, я «сова». Что стряслось? Ты в порядке?

—Спасибо. У меня все нормально. Нужно посоветоваться.

—Слушаю тебя.

Вера рассказала Сердюку об убийстве режиссера Эдуарда Николаевича Ветрова. Четко, без излишеств описала все, чему была свидетельницей сама, рассказала и о том, что милиция арестовала вдову покойного. Генерал задал несколько коротких вопросов.

—Думаешь, не она? Зря ее прихватили? — Федор Афанасьевич высоко ценил Верину интуицию и профессионализм.

—Пока не знаю. Мне нужно с ней поговорить.

— Что требуется от меня? — Сердюк был по-военному прямолинеен. И это его качество Лученко очень нравилось. Общение с генералом было продуктивным и не требовало «китайских церемоний».

—Федор Афанасьевич! Хочу попросить вас… — Она изложила ему суть просьбы коротко и ясно.

—Ты в какой гостинице?

—В «Арене».

— В течение часа с тобой свяжутся.

С ней связались через полчаса. Она договорилась с руководителем отдела, который занимается убийством. Ветрова, встретиться завтра.

А пока ей хотелось побыть в покое, прислушаться к гармонии, возникшей после разговора с Андреем. Ходить по морозным улицам? Только не сейчас… Она зашла в картинную галерею неподалеку. Гулкий звук шагов по пустым залам успокаивал душу. Мифологические персонажи смотрели на нее со старых полотен.

От радости все ее чувства обострились. Окружающее снова говорило с ней, сообщало свои секреты и выбалтывало тайны. А уж портреты людей — тем более. Ничего удивительного, если вспомнить, что еще древние врачеватели, египтяне и китайцы умели определять заболевания по лицу человека, формам тела, по цвету кожи и даже по выражению глаз. Старик, написанный Рембрандтом, страдал атеросклерозом: морщины под глазами и крошечная белая дужка в левом зрачке говорили о высоком содержании холестерина в крови. Мимолетно, не задумываясь даже, наоборот — думая о своем, Вера ставила старику диагноз. В ней работал свой автономный регистрирующий аппарат, сообщающий: припухлый нос, точки на щеках… явно кожное заболевание. Темные вены на лбу — пожалуй, ревматизм. Параллельно она просто любовалась темноватой старой живописью.

«Да, — думала она, — мы, доктора, не способны полностью отрешиться от своей профессии и во время наслаждения искусством. Вот, пожалуйста, поставила диагноз старику Рембрандта… Но можно и о художнике многое почувствовать». Однажды ее учитель, замечательный психиатр, дал студентам задание: пойти в музей, посмотреть картины Михаила Врубеля и попытаться поставить ему диагноз. Некоторые, и Вера в том числе, угадали. Профессор в подтверждение эксперимента зачитал выдержку из медицинской карточки Врубеля. В ней значилось: «…состояние маниакальное, возбужденное. Идеи величия: он — император, пьет только шампанское, он — музыкант, его голос — хор голосов. Склеивает из бумаги платки, проводит штрихи — карандашами, углем. Собирает мусор, возится над ним. Говорит — выйдет Борис и Глеб».