– Торжественно клянусь! Не буду выкидывать номера. Но и бесплатно я работать не собираюсь, – заявила я, заставив Игоря Борисовича еще раз стрельнуть в меня взглядом-молнией. Выходила я из редакции обновленная и посвежевшая, а также с подписанным авансом на расследование в шоу. Так и не рассказав ему, что же это будет за разоблачение и кого конкретно я собираюсь предать общественному порицанию. Я только дала понять, что речь идет об известных всей стране магах и волшебниках, вернее, о тех, кто подделывается под них.

– Эзотерика – это хорошо, это – тренд. А чудеса будут? – с надеждой уточнил он.

– Будут. Это же что-то типа нашего русского «Хогвардса». Одно чудо я уже видела, – заверила его я, после чего была отпущена со словами «ну, Василиса, ну, удивила ты меня». Аванс мне был подписан, то есть ложь и нагромождение баек с моей стороны превратились во вполне конкретные денежные средства с его стороны. И это было тоже странно и удивительно и весьма хорошо.

Выйдя на улицу, я подавила желание немедленно отправиться домой и швырнуть эти денежные средства в лицо Павлика вместе с упреками в том, как мала его вера в меня. Добилась своего, и мне ничего за это не сделали, разве только повысили. Если можно применить слово «повысили» к человеку, работающему вне рабочего штата. С остальным разберусь потом.

Я выкинула из головы мысли о Пашке и достала телефон. Стоило мне только достать из кармана телефон, как мое сердце принималось стучать с ненормальной силой, прогоняя бурные потоки возбужденной крови через мою бедовую голову. Я ждала чего-то?

Ждала звонка. Его звонка, конечно. Но нет – пока я воевала с редактором, он не звонил мне. Целитель Страхов. Ярослав. Мы расстались меньше суток назад, и не было ничего странного в том, что он все еще не позвонил мне. С чего бы? Почему я решила, что он тоже думает обо мне? В конце концов, разве не связывают нас официально только деловые отношения?

Так и было, но потом все изменилось. Кое-что произошло, и я закрыла глаза, чтобы попытаться вызвать в памяти все произошедшее вчера вечером. Мне вспомнилось, как мы выходили на улицу после шоу. Из студии, где провели чудовищно много времени, нас выпустили уже затемно, и мы с Ярославом медленно брели по тротуарам запруженных дорог и разговаривали – о шоу, о других участниках, о том, что интересного мне удалось заметить и увидеть, о тех, кто меня совершенно разочаровал. О том, возьмут Ярослава в шоу или нет, я, конечно, не имела и малейших сомнений, глядя на него глазами очарованной школьницы, свято верила в то, что его возьмут и в президенты, если он только захочет этого. Ярослав загадочно улыбался, но был куда более скептичен. Он сказал, что, вполне вероятно, его сочтут опасным для шоу. Подлинное чудо непредсказуемо и неподвластно контролю.

Было очень поздно, но мы все равно зашли в какое-то одному Ярославу известное кафе. Мы поужинали странным вегетарианским блюдом, необычным пирогом из экзотических фруктов. Мы оба ужасно устали, но продолжали сидеть и разговаривать. Я хорошо помнила его лицо, и то, как от одного взгляда на него испытывала странную волну острого, ничем не объяснимого счастья. И сна не было ни в одном глазу, зато потом, когда я попала в дом, отключилась буквально за одну секунду, будучи не в силах объясняться с Пашкой о том, почему и где меня носит в такой поздний час. Я закрыла глаза и перестала реагировать на окружающий мир, только лежала и представляла себе лицо Страхова, вспоминала его улыбку и то, как он оказался лучше всех остальных экстрасенсов. И еще одну вещь я не могла забыть. Вопрос, который он задал мне, когда мы стояли на пороге моего дома. То самое, из-за чего я стала уверена, что Ярослав тоже думает обо мне. Его растерянный взгляд, задумчивость, длинную паузу, пока он решался, спрашивать меня или нет, но потом все же решил спросить.

– А зачем ты живешь с человеком, которого не любишь? – Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба, и я приложила изрядные усилия, чтобы сделать следующий вдох.

– Почему ты думаешь, что не люблю его? – спросила я, побледнев от неожиданности.

– А разве любишь? – Ярослав, как всегда, ответил вопросом на вопрос. Развернулся и ушел, оставив меня перед непростой задачей вернуть контроль над собственным телом и каким-то образом вернуться домой.

Прошло четыре дня с тех пор, как мы расстались. Четыре дня, каждую минуту которых я думала о нем. И каждую секунду скучала по нему. Думала и скучала одновременно, испытывая буквально физическую боль от его отсутствия рядом со мной. Это было так странно и непривычно, и я могу с уверенностью заявить, что никогда раньше не оказывалась в таком плачевном и восхитительном состоянии в один и тот же момент. Столь всецело и нон-стоп думать об одном и том же человеке, перебирая в памяти каждое сказанное им слово, каждый небрежный жест его руки, рассеянную улыбку и то, как он придерживал меня под локоть, помогая пройти сквозь двери. Мучительно и незабываемо.

Почему-то я решила, что он позвонит мне сразу, на следующий день. Засыпая, мне почему-то казалось, что утро вечера мудренее и что со следующего же дня все изменится. Именно ВСЕ, то есть жизнь перевернется с ног на голову, и ничего уже не будет прежним. Но следующий день изменил только мое служебное положение. И еще немного в отношении Пашки ко мне. Увидев мои авансовые деньги, он буквально онемел и скорее огорчился, чем обрадовался, хотя обычно он всегда рад деньгам. Мы оба любили деньги со всей страстностью людей, никогда не имеющих их в достатке, и из-за этого никогда не могли себе позволить незамутненного и чистого взгляда на вещи, когда главная цель заключается в том, чтобы познать этот мир, как он есть, а не выжить в нем.

– Ты это серьезно? – переспросил Павел, буквально одеревенев при виде трех пятитысячных купюр в моей руке. – Игорь Борисович тебе дал эти деньги?

– Нет, я их сперла, – вставила я, задетая за живое этим легко читаемым недоверием, ясно высветившимся на Пашкином лице. – Стянула у одной старушки на Казанском вокзале.

– Не шути так, – нахмурился Пашка, столь явно не радуясь моей неожиданной удаче. Я положила купюры на стол и склонила голову в неверии. – Нет, правда? Откуда они у тебя?

– Я же сказала – стянула у старушки. А ты что, не допускаешь мысль, что я могу что-то украсть? – Я решительно отказывалась говорить всерьез. За все годы в общежитии я даже малюсенькой пельменьки ни у кого не украла, хотя такое в нашей богадельне случалось сплошь и рядом. Пашка прекрасно знал, что деньги у меня могли появиться только из рук подающих, то есть от Игоря Борисовича. Но Пашка явно отказывался мне верить.

– Я уже не знаю, чего от тебя ждать, – насупился он, косясь на лежащие на столе деньги. Кажется, он боялся к ним прикасаться, будто они могли оказаться отравленными.

– Не жди от меня ничего хорошего, – посоветовала ему я и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Потом я вспомнила, что мой телефон остался лежать в сумке, которая, в свою очередь, лежала на столе. Я вернулась в комнату, высоко держа голову, схватила сумку и двинула на выход вместе с ней. Пашка, кажется, понял, что, если не сказать что-то прямо сейчас, момент для реплики будет категорически упущен.