— Прости, — сказал Леофрик. — Я никого не хотел обидеть.

— Нет, — проговорил Кьярно, — это ты меня прости. — Было видно, как тяжело юноше произносить эти слова, но он твердо продолжал: — Ты встал на защиту моего рода, а я обращался с тобой резко и грубо. Прости меня за это — и благодарю тебя.

— Не нужно благодарности. То были твари Хаоса, воплощенное зло, а со злом нужно бороться в любое время, хотя, боюсь, это бесполезно.

— Бороться с Хаосом нужно всегда, и это вовсе не бесполезно… Леофрик. Можно тебя так называть?

Слегка поклонившись, Леофрик ответил:

— Да, можно. И все же я видел лицо зла, Кьярно. Вместе с моим королем я сражался в Миденхейме; мы бились с повелителем демонов, и, хотя сражались, как львы, как славные рыцари самого Жиля, одолеть чудовищ мы не смогли. Мы были лучшими, храбрейшими воинами Бретонии, и мы проиграли битву.

— Может быть, вам просто не хватило сил? — спросил Кьярно.

— Нет, сил у нас было достаточно. Мы были лучшими воинами королевства, нам не было равных, — гордо ответил Леофрик. — Или, быть может… в общем, я думал, что… до тех пор, пока…

Леофрик замолчал. Перед глазами вместо ярких красок Атель Лорен встали грязные, заваленные трупами пустоши вокруг северного города Миденхейма. Рядом возвышалась гора Ульриксберг, окутанная дымом и пламенем, у подножия которой творили свои черные заклинания шаманы Темных богов, созывая страшных драконов и каких-то безымянных крылатых тварей, изрыгающих огонь.

Над полем битвы стлался густой дым и липкий туман; скрюченные тела монстров лежали вперемешку с изуродованными, разрубленными на куски трупами людей из всех провинций Империи. Красный и белый цвета Талабхейма смешались с золотым и желтым Нульна и голубым и красным Альтдорфа. Разбитые доспехи, сломанные секиры, пробитые шлемы — все это ржавело под открытым небом. Будто наяву, Леофрик вновь почувствовал запах смерти, стоявший над полем, — зловоние от разлагающихся внутренностей и гниющей плоти.

Рыцари медленно брели по полю, ведя за собой лошадей; при их приближении взлетали стаи стервятников, клевавших глаза и языки трупов, и разбегались стаи лисиц и собак, которые грызлись над валяющимися на земле внутренностями. От трупа к трупу переходили мародеры, выворачивая карманы и кошельки убитых в поисках монет, золотых зубов или золотых безделушек.

Рыцари прикончили нескольких птиц-падальщиков и мародеров и разогнали оставшихся в живых, но Леофрик знал: они скоро вернутся, эти животные-стервятники и стервятники-люди, и продолжат свою черную работу.

Это началось не сразу. Сначала вдали что-то глухо ударило, словно раскаты грома.

Затем гром повторился, и рыцари, ясно расслышав глухой стук копыт, разом вскочили на коней, чтобы встретить противника, ибо они уже не сомневались: к ним скачет крупный кавалерийский отряд. Из лесов, окружавших Миденхейм, на них могли напасть только всадники.

Предательский туман, закрывший все поле, мешал определить, с какой стороны приближается враг. Леофрик насторожился, слыша, как все громче стучат копыта коней. Кто-то из младших рыцарей крикнул, что такой густой туман — это ненормально, что это наверняка козни темных сил. Однако взрослые и опытные воины лишь презрительно усмехнулись, и все же Леофрик чувствовал, что и они испытывают тревогу.

Медленно, медленно нарастал глухой стук копыт; враг давно уже должен был выскочить из тумана, но никто не появлялся.

Теперь уже рыцари не сомневались, что этот туман — порождение колдовства, злые чары; влажные клубы окутывали их, скрывая друг от друга и заглушая все звуки. Но вот затрубил рог, и Леофрик совсем рядом услышал звон уздечек и лязг вытаскиваемых из ножен мечей.

Рыцари выставили вперед пики, но было уже поздно: туман внезапно поднялся и на них с яростью накинулся отряд тварей Хаоса. Один из монстров держал над головой палку со стягом, на котором была изображена одна-единственная руна, но Леофрик похолодел, когда ее увидел, ибо знал, кому она принадлежит.

Впереди жутких монстров Хаоса скакал сам Архаон верхом на страшном чудовище, которого черная магия сделала во много раз сильнее самого мощного бретонского коня. Глаза зверя горели, как угли, из пасти вылетал жар.

Владыка Конца Времен был страшен и огромен; на нем были металлические доспехи и сияющий рогатый шлем. На плечах лежала медвежья шкура, в руках он держал сверкающий меч, который сам по себе издавал леденящий душу вой.

Рыцари погибали один за другим, разрубленные пополам страшным мечом Архаона; полились реки крови, когда на людей обрушились остальные монстры и заработали мечами, безжалостно убивая всех без разбору — и людей, и лошадей. У Леофрика выбили из рук щит, от страшного удара он на секунду потерял способность защищаться. Рыцари сражались яростно и все же не смогли противостоять дикой орде свирепых монстров.

Стыдно сказать, но несколько человек не выдержали и, вырвавшись из битвы, поскакали прочь, слыша за спиной дикие вопли воинов Хаоса, бросившихся за ними в погоню. Среди тех людей был и Леофрик.

Этот стыд так и остался у них, выживших в той битве, и, хотя король наградил их за храбрость — после победы над армией Архаона, — все они покинули Империю с тяжелым сердцем, мучимые совестью. Воины, с которыми Леофрик сражался плечом к плечу много лет, избегали смотреть друг другу в глаза и страдали, помня о гибели своих товарищей и своем позорном бегстве.

То были страшные дни. Его рыцарская честь была опозорена, он перестал быть гордым рыцарем Бретонии. В тот день Леофрик стал свидетелем торжества сил Хаоса и больше уже не мог оправиться от ужаса, который окутал его как саван; изо дня в день он ждал наступления времени, когда миром завладеют темные боги.

Мрачно бродил он по своему замку, и только Элен скрашивала его горе; он надеялся, что до конца своих дней останется рядом с ней. Конечно, подобное настроение было не к лицу рыцарю Бретонии, но, думая о гибели всех народов, он понимал, что и сам он не только рыцарь, но и человек, а значит, ничто человеческое ему не чуждо.

А жизнь продолжалась. Каждый день Леофрик видел смеющееся личико сына. Зеленые глаза Берена были совсем такими же, как у отца, а его звонкий смех звучал, как голосок небесного ангела. В нем не было зла, в этом ребенке была только доброта и чистота. И пока в мире существуют подобные вещи, за него стоит сражаться, пусть даже когда-нибудь всему этому и придет конец, думал тогда Леофрик.

Вспомнив о сыне, он улыбнулся, и черные мысли сразу развеялись. Страшное поле возле Миденхейма исчезло, и он вновь увидел краски Атель Лорен; над головой