– Диктуйте адрес.

– Новопеределкино, – донеслось вответ.

Я так и села! Ничего себе, да мне не добратьсядо богом забытого района к полуночи.

– Ох и не фига себе! – внезапнозавопил Сережка. – Откуда в коробочке столько денег?

– Это на хозяйство! – крикнула я,влезая в сапоги.

Честно говоря, черная замша выглядела нелучшим образом. Тонкую ткань покрывали белесые пятна. Да уж, подобная обувьпросто не приспособлена для долгих походов по слякотным московским улицам, нодругих сапог у меня нет. Может, взять денег и купить новые? Хотя и эти еще покапоносить можно, вполне целые, только с виду страшные, лучше, наверное,приобрести Кирюшке качественные джинсы, старые уже совсем обтрепанные…

Сережка молча смотрел на мои мучения с«молнией», потом спросил строго:

– Лампа, где взяла баксы?

– Заработала.

– Где?

Я со стоном выпрямилась и поинтересовалась:

– Какая разница?

– Большая.

– Мне вернули долг.

– А куда сейчас собираешься?

– По делам, – уклончиво сообщила я,застегивая пальто.

– Надо же, – хмыкнула пришедшаяЮля, – получили вторую маменьку, тоже хитрит и что-то скрывает! Надеюсь,Лампа не вляпается в неприятности, как Катя.

– Когда вернешься? – не успокаивалсяпарень.

Я прикинула в уме путь туда-назад и ответила:

– Наверное, около полуночи, но неволнуйтесь, если позже.

– Ладно, – пробормотал Сережка ипотянулся за курткой.

– А ты куда? – насторожилась я.

– Знаешь, Лампадель, не могу же я датьпогибнуть человеку, столь изумительно готовящему свинину. Так и быть, поработаюу тебя шофером.

– Не надо, – испугалась я, –иду на свидание с мужчиной!

– Хоть с китайским императором, –хмыкнул Сережка, застегивая куртку, – не боись, свечку держать не стану,внизу посижу, в «Форде», милуйся со своим мужиком сколько душе угодно.

– Это деловая встреча…

– Лампадель, ты катастрофическинелогична, – бубнил Сережка. – Сначала уверяешь, будто свиданка,потом, что дела… От такого несоответствия в моей голове роятся гадкиеподозрения, а желание не отпускать тебя далеко без поводка только крепнет.

Он вытолкнул меня за дверь. Во дворе «шофер»принялся обхлопывать карманы, потом горестно вздохнул и заорал:

– Юлька, сбрось ключики!

Из форточки вылетела связка и брякнулась околокапота.

– А что, Катя часто попадает внеприятности? – спросила я, когда Сережка, притормозив у светофора,принялся раскуривать сигарету.

– Ага, – ответил любящий сын, –прямо из дома выпустить нельзя. Просто чучело, а не мать. У других, поглядишь,родительницы как люди – сто кило весом, сидят дома, щи варят. А наша, – онмахнул рукой, – мрак.

– Она ведь хирургом работает? Аппендицит,грыжа, да?

– Нет, щитовидную железу оперирует,ювелирная работа, не всякий мужчина такую выполнит, между прочим, имеет высшуюкатегорию, к ней больные в очередь толпятся, только… – И он захохотал, выпускаяклубы.

Я вдохнула густой дым и отчего-то незакашлялась, как всегда. Наоборот, запах табака напомнил о папе, сидящем вкресле с толстой книжкой. Вот он откладывает большой том и, попыхиваясигареткой, ласково осведомляется у меня: «Почему грустный, Рыжик, опять двоекнахватал?»

Отогнав непрошеные воспоминания, япоинтересовалась:

– Только что?

– Прихожу как-то к ней в отделение, оназаведующая, да неудачно, как раз время обхода. Все несутся по коридору, а матьвпереди в голубой пижамке, маленькая, с виду ей тридцати не дашь. Ну, влетаетэскадрон с шашками наголо в палату, а там новый больной, только поступил и сведущим хирургом еще незнаком… Свита докладывает: мол, Иванов Иван Иванович,готовим к операции, анализы, УЗИ…

Мамулек головой кивает и уже мысленноскальпель точит… Вдруг больной начинает возмущаться. Мол, что за дела, ложилсяк светиле, кандидату медицинских наук Романовой, а вы меня какой-то девчонкепод нож суете… Да ей сколько лет? Да она институт закончила? Врачипересмеиваются, сестры глазки потупили, а Семен Петрович, другой хирург, важныйтакой, толстый, в очках, просто картинный профессор, вальяжно сообщает:

«А это, батенька, и есть Романова!»

За сим следует немая сцена. И главное, чтоподобная ситуация повторялась не раз. Ее кое-кто из больных за «судном»посылал. И ничего, сбегает, принесет, а когда шоколадку протягивают, возьмет и милотак прочирикает: «Спасибо». Никакой солидности, все бегом, вприпрыжку, а уж вбыту…

– Она плохо готовит?

– Не знаю, – ухмыльнулсяСережка, – ее никогда нет.

– Целыми днями на работе?

– Говорю же, ненормальная, – хмыкнулпарень, – ей всех жаль. Сколько она народу домой тащит! То старухуродственники забирать не хотят – пожалуйста, у нас живет, то бомжихуприволокла, та в подъезде спала, то родственнички наедут. Это сейчас ноябрь,холодно, вот все по своим городам и сидят, а лишь весной запахнет, великоепереселение народов начинается: бабушки, тетушки, дядюшки, племяннички иплемянницы, седьмая вода на киселе… Четыре раза замуж выходила и ухитрилась нис кем не поругаться. Наши папеньки с их новыми женами, их детки – дорогиегости… Знаешь, откуда у нас столько животных?

– Откуда?

– Вторая жена третьего мужа маменькидержит собачий питомник, на продажу мопсов выращивает. Мулю и Аду выбраковаликак некондиционный товар, на таком деньги не сделаешь. У первой прикус неудался, у второй задница не так подвешена. Словом, их хотели усыпить. А тутмаменька в гостях случилась, да еще с Кирюхой. Вот и забрали, месяцвыкармливали. Кошки – с помойки!

– И белый Клаус! – ахнула я. –Роскошный перс!

– Это он сейчас роскошный, –хихикнул Сережка, – после пяти курсов витаминов и усиленного питания. Акогда его Юлька в мусорном бачке нашла, больше на облезлую мышь походил.Семирамида вообще, думали, подохнет. Прикинь, она картофельную кожуру жрала!Зато сейчас морду от говядины воротит, подавай телятинку!

– А Рейчел?

Сергей приумолк и принялся с преувеличеннымвниманием вглядываться в даль.