было трудно ориентироваться в воздушном пространстве без исходных данных. Стартовала машина против ветра, затем описывала высокую кривую и только затем брала курс на цель. Прежде чем пилот успевал ориентироваться по карте, он уже был над целью, например над вокзалом, где он должен был пересчитать вагоны. Авиатора раздражал надоедливый парашют и гурт в открытой машине, очки и ветер. Опытный пилот сам помогал наблюдателю, если раньше видел цель.

В прошлом году право наблюдателю пройти первым, когда все еще находились на земле, объясняли как пожелание благополучного возвращения. У нас случалось и такое, когда какой-нибудь пилот, несмотря на предупреждение, играл с ручкой парашюта, последний раскрывался, и помощник пилота обеими руками лихорадочно запихивал парашютный шелк в хвостовую часть самолета, чтобы его не намотало на винты. Мы практиковали также сбрасывание вымпелов с донесениями, полученными при боевой тактической разведке. Некоторые сбрасывали в пикирующем полете жестяные банки, планшеты с картами и схемами. Спокойно прошел полет на «Юнкерсе-52». Мы легли на курс по компасу и определили угол сноса, испытали работу бомбосбрасывателя. Самым волнующим был полет на истребителе, и нас еще вдобавок укачало. Делать мертвую петлю запрещалось, разрешался только иммельман. Подъем шел круто вверх до мертвой точки, затем машина опрокидывалась влево или вправо и с возрастающей скоростью устремлялась вниз. Мы получили задание атаковать воздушную и наземную цель. В воздухе висел макет, который нужно было поразить снизу. Я находился в турели, оснащенной пулеметом, и, поборов свой страх, начал делать упражнения на прицеливание, когда, как мне показалось, нам грозит столкновение с другой машиной. Затем самолет спикировал вниз. Хорошо, что радиопеленгатор вышел из строя, иначе он показал бы, что я очень редко попадал в цель. Результаты проходивших одновременно занятий по теории полетов были весьма скромны. Преподаватель предмета «Связь и средства связи» капитан Заттлер, который некогда в Мюнхене сменил меня на посту командира роты радиосвязи, показывал фотоснимки самолетов Первой мировой войны, вместо того чтобы рассказать о радиосвязи в воздухе и навигации. Практические полетные задания ставил лейтенант фон Берхем, тоже из моей роты в Мюнхене, получивший направление в авиацию. Все только обустраивалось. Нам были важны сами полеты, которые часто отменяли из-за того, что некоторых наших товарищей укачивало. Клепке отважно летал ежедневно с пилотами – офицерами штаба, которые пилотировали спортивные машины. Нам было не по душе подобное сопровождение. Мы сомневались в их авиаторских способностях.

В Брауншвайге нас застало известие о смерти президента Германии генерала-фельдмаршала фон Гинденбурга. Для нас это был величайший командир, великий старик. Каждый его поступок отличало неподражаемое достоинство. Его краткие критические замечания, касавшиеся военных учений, попали в самую точку. Появившиеся тогда враждебные брошюры Людендорфа, который определенно был великим стратегом, были бестактны и нарушали военную дисциплину. Кто решит, в конце концов, что важнее: вынесенная командиром исчерпывающая и правдивая оценка сложившегося положения или принятие главнокомандующим решения и его исполнение, часто вопреки интересам подчиненного. Мы преклонялись перед Гинденбургом за его веру в Бога, за то, что он исполнил свой долг, оставшись верен конституционной присяге. Мы сожалели о происках закулисных деятелей, которые его окружали и намеревались использовать в своих целях, после того как его искренние призывы к единству не нашли никакого отклика. В Брауншвайге мы были одеты в гражданское, поскольку создание люфтваффе все еще ото всех скрывалось. Все произошло очень быстро, когда несколько часов спустя после получения известия мы были приведены к аморфной присяге «фюреру и рейхсканцлеру» начальником гарнизона. Почему мы не должны были подчиняться нашему военному министру, который пользовался доверием вермахта?

На мой отпуск пришелся послеродовой период моей жены, и я был не нужен дома. Три недели я провел в разъездах по Эстонии и Финляндии. Знакомство с нетребовательными, суровыми и свободолюбивыми людьми, жившими на природе, среди лесов и тысяч озер, расширило мой кругозор и познакомило с чужими обычаями.

В штормовую ночь на Балтике при переходе из Хельсинки в Штеттин[68], возвращаясь домой, я, еще не зная об этом, был произведен в майоры. На приказе стояла подпись Адольфа Гитлера. Из моих 40 лет 23 года я был на военной службе, и каждые 8 лет меня повышали в звании – до обер-лейтенанта и затем капитана. Осенью 1935 г. в Военной академии произошли значительные изменения в персональном составе. Начальником стал генерал от инфантерии Либманн, до этого он был командующим 5-м военным округом. Полковник Шмидт получил 13-й пехотный полк в Штутгарте. Вместе с ними сменились многие преподаватели тактики. Учителями военной истории стали уволенные в отставку старшие офицеры, такие как полковник Рудольф фон Ксиландер и генерал-лейтенант Метц. Генерала Адама, теперь начальника Генштаба, сменил генерал Бек. Либманн ясно заявил во время нашей встречи с ним, что результаты обучения в академии недостаточны. Штабных офицеров не следует учить принятию решений, необходимо, чтобы в будущей своей работе они могли правильно составлять приказы. При этом они не должны придумывать себе задачи и руководить штабными учениями, для этого есть учителя. 25 лет назад, когда он посещал старую Военную академию, о таких глупостях не было и речи. Он не мог понять, почему надо действовать по-другому, чем тогда. Преподаватели тактики жаловались на новую работу, но принимали во внимание новую, а точнее говоря, старую постановку задач. Либманн был доброжелателен и вел себя по-рыцарски. Но, возможно, разница в возрасте между преподавателями и учащимися была слишком велика, чтобы он мог восстановить с ними живой контакт, бывший у его предшественников. Он получил обычную служебную квартиру генерала-командира на вилле в Далеме. Мы были приглашены на новоселье. Собрание в прихожей продолжалось длительное время. Затем пришло известие о неприятном происшествии. В ярко освещенном помещении был поставлен роскошный буфет. Возвышались горки своего фамильного серебра и унаследованного от родственников. В эту часть дома забрался вор и украл серебряные тарелки и отдельные серебряные приборы.

Фокстерьер, который яростно облаивал каждого посетителя, на этот раз даже не шевельнулся, и никто из присутствующих не заметил вора. Пришлось удовольствоваться простой жестяной посудой из ближайшей пивной.

В то время некоторые штабные офицеры из войск связи были последними своего года призыва. Инспекция намеревалась обойтись без офицеров штаба, однако различные должности этих оперативных частей с очевидностью требовали штабной работы, которая предполагала взаимодействие отделов штаба. Я говорил об этом с инспектором генералом фон Клюге. Он был настолько любезен, что посещал мои лекции и был согласен со мной. На его ожидаемые предложения занять высокий пост я ответил отказом. Осенью лучший офицер подразделений связи полковник Фильгибель с «сохранением своих обязанностей» был