— Мы поднялись по этим самым ступеням, — продолжал Майкл, — и я приказал поденщикам держать руки в карманах, чтобы не оставить лишних отпечатков пальцев.

Теперь верхний этаж был практически полностью открыт непогоде. Уцелела лишь небольшая часть крыши. Майкл указал на обвалившийся лист кровли.

— Ваша мать лежала вот здесь. Когда мы ее нашли, она лежала на спине с вытянутыми вдоль тела руками.

— Газеты писали: ее словно подготовили к погребению, — едва слышно произнесла Гейл.

— Да.

Должно быть, когда-то здесь были следы крови, но за восемнадцать лет солнце и дожди начисто отскоблили камни.

Майкл указал на другое место дальше от лестницы.

— Вы лежали здесь, в переносной пластмассовой колыбели, установленной в стальную раму. Розовой, как и пеленки.

Гейл снова подняла очки, словно темные стекла не позволяли ей разглядеть то, что Майкл, казалось, видел опять. Она слушала его рассказ, и ее глаза наполнялись слезами.

— Шериф приказал ничего не трогать, но ваш крик был таким хриплым. Совсем не таким, как у младенцев. Я достал вас из колыбели, отнес вниз и попытался успокоить. Вы были такой крошечной…

Он шумно вздохнул, и Гейл робко прикоснулась к его руке.

Но даже тут кровь Дэнси или что там еще взяла свое. Майкл не то чтобы вздрогнул — сомневаюсь, что Гейл это заметила, — но он самоуничижительно пожал плечами и отступил от протянутой руки назад, к краю пола, где темнело почти полностью прогнившее мельничное колесо.

— Наверное, маме было очень страшно, — сказала Гейл, оглядывая развалины.

— Нет, — возразила я. По крайней мере, это я могла добавить. — Она так и не поняла, что попала сюда.

Я повторила услышанное от Скотти Андервуда насчет раны на голове, полученной Дженни, умолчав о его версии относительно того, что ее прикончили, словно умирающее животное.

— Можно считать, что для твоей матери все закончилось мгновенно. Ее мозг был настолько поврежден, что после первой травмы она уже больше никак не реагировала на окружающий мир.

Майкл, отошедший в противоположный конец мельницы, спросил:

— То есть даже если бы Дженни Уайтхед не застрелили, она бы все равно умерла?

— Необязательно. Возможно, она бы еще пожила какое-то время. Понимаете, современная медицина и все такое, — напомнила я. — Но она превратилась бы в растение.

Гейл испуганно вздрогнула.

— Да, — согласился Майкл. — Есть вещи похуже…

Ба-бах!

Внезапно стена у него над головой словно взорвалась, выбросив во все стороны острые каменные осколки. Через долю секунды донесся сухой треск винтовочного выстрела.

Вскинутая к лицу рука Майкла опустилась, окрашенная кровью, и в это мгновение вторая пуля с оглушительным грохотом пробила оловянную кровлю.

Инстинктивно мы распластались на полу, укрываясь за остатками стены.

— Эй! Не стреляйте! — заорал Майкл. — Здесь люди! Эй!

Тишина.

Через несколько минут мы осторожно поднялись на ноги. Я ожидала услышать из чащи крики с извинениями, однако их не последовало.

— Проклятые браконьеры! — проворчал Майкл.

Он промокнул носовым платком порез на щеке. Это была лишь царапина от осколка камня, и кровотечение остановилось, но пули, пролетевшие совсем рядом, потрясли всех нас.

— Вас могли убить, — сказала Гейл.

Плохо было уже то, что кто-то охотился в это время года.

— Надо сообщить куда следует о людях, которые слишком беспечно выпускают пули, — заметила я, не желая выдавать свое волнение.

— По-моему, сейчас сезон охоты закрыт, так? — спросил Майкл, не отнимая платка от побледневшего несмотря на загар лица.

— По крайней мере, я не знаю, на кого сейчас охота открыта. Поэтому, вероятно, браконьеры уже добежали до шоссе. Полагаю, они приняли вас за егеря.

И действительно, вдалеке послышался треск ветвей. Кто-то бежал напролом через заросли к Старому сорок восьмому. Майкл свистнул, подзывая собаку, но та не отвечала.

Наше настроение было испорчено подобно штукатурке и камню в том месте, куда попала пуля. Впрочем, Гейл уже посмотрела все заслуживающее внимание, да и Майклу, похоже, нечего больше добавить. Но когда они направились к лестнице, я все же задержалась.

— Майкл!

— Да?

— Когда вы сюда поднялись, здесь были какие-нибудь вещи Дженни?

— Что вы хотите сказать? — недоуменно спросил он. — Сумочка, ключи от машины?

— Или шарф, свитер, детская бутылочка? — Я дала слово Скотти Андерхилу, что никому не скажу ни слова про красный дождевик.

Майкл покачал головой.

— Никаких.

— Это было в газетах, — заговорила Гейл. — Пустая бутылочка и смена пеленок лежали в сумке на заднем сиденье машины, которую нашли утром в четверг на стоянке перед работой дедушки. Ключ торчал в замке зажигания.

* * *

На обратном пути через Поссум-Крик все молчали. Когда мы стали подниматься к дому Майкла, я заметила:

— Вы сколотили решетку для роз так, что она похожа на кресты.

— Да.

Его покладистость заставила меня замолчать. Я всегда теряюсь, сталкиваясь с религиозностью в неожиданном месте.

«Никакое место не должно быть неожиданным, — строго заметил святоша у меня в душе. — Разве господь не вездесущ?»

К счастью, мое смущение оказалось недолгим. Нас наконец нагнала Лили, запыхавшаяся на жаре. Мы дошли до двора, и Гейл поблагодарила Майкла за то, что он согласился уделить нам время.

— Я очень признательна вам за ваш рассказ обо всем, о чем вы помните, — сказала она.

— Ну что вы, — пробормотал он.

Достав ключи, я остановилась перед пикапом, пытаясь понять, что же изменилось.

Вдруг до меня дошло, что исчез не только «вольво» Дена.

— А разве здесь не было винтовки? — спросила я, указывая через стекло в кабину пикапа.

Майкл посмотрел мне прямо в глаза.

— Нет.

Я выдержала его взгляд.

— А мне кажется, была.

Он снова спрятался за стеклянной стеной.

— Быть может, вам все же понадобится юрист, занимающийся разводами, — мрачно произнесла я. Мой взгляд упал на вывеску «Гончарный круг» над дверью мастерской; Майкл проследил за ним. — Если только это не была своеобразная реклама[2].