стала объяснять мне Оля. — Он нынче в моде. Около двадцати лет назад его стал продвигать знаменитый сейчас режиссер — Станиславский. До этого то в основном мелодрамы ставили. Это сейчас — и водевиль и комедии, и вот реализм есть. Ну и чувства там показывают так, какие они есть в жизни. В том числе со свиданиями и поцелуями.

— И ничего больше? — уточнил я.

А то в прошлом моем мире в театре тоже начали продвигать «реализм», желая его «развить» и «обновить». Скандал даже случился, что актеры чуть ли на сцене оргию не устроили.

— Ничего, — успокоила меня Ольга.

— Тогда сходим, почему нет, — пожал я плечами. — В эти выходные есть постановка?

— Да. По субботам и воскресеньям, вечером.

— Вот и договорились, — улыбнулся я, завершая щекотливую для подростков тему.

После ужина мальчишки отправились к себе, а я предложил Оле прогуляться. Настроение все еще было на высоте, и захотелось побыть наедине с девушкой. Та не возражала.

Естественно, что гулять мы пошли не по окраинам города, а двинулись в центр. Вечерняя Москва сияла огнями газовых фонарей, но изредка уже встречались и новомодные электрические.

— Я слышала, когда-нибудь все улицы будут в таком освещении, — завороженно смотря на помаргивающий свет электрической лампы, сказала Оля.

— Обязательно, — согласился я с ней. — Только свет у них будет более белым, и моргать не будут.

— Думаешь? — удивилась она.

— Уверен.

Та лишь покачала головой. Ведь сейчас ни о каких «светодиодных» лампах и речи не шло. Да что там говорить! Даже текущие лампочки были угольными, а не вольфрамовыми, и «жили» дай бог несколько часов. От того газовый фонарь свет давал более ровный и горел дольше. Многие современники видели будущее в них, а на электрические «аналоги» смотрели как на причуду и диковинку.

Гуляли мы почти до часа ночи. Иногда уединялись в беседках парков, что нам попадались на пути. Там я уже не стеснялся и с удовольствием целовал девушку. Да та и сама была рада и отвечала мне взаимностью. Назад пошли уже, когда начал падать снег. Осень почти закончилась. Скоро зима.

А утром Ольга забрала мальчишек, чтобы «приодеть» их — в приличное место все-таки собираемся. В театры часто заходят дворяне, причем не редко из высшей аристократии. Ударить в грязь лицом никак нельзя. Я же отправился за билетами. Думал, управлюсь быстрее, чем Сашка с Сенькой, а оказалось все наоборот.

— Билетов нет, — ответили мне в кассе театра. — Все разобрали, ваше благородие.

— А на завтра? — спросил я обескураженно.

— И на завтра тоже. Постановка весьма популярна. Свободные билеты есть только на следующий месяц.

— Благодарю, но столько ждать я не могу, — вздохнул я.

Хорошо хоть этот театр не единственный в Москве. Вот только и в следующем театре я получил такой же ответ. Хотел отправиться дальше искать, но тут выяснилась еще одна пренеприятнейшая для меня новость — «Три сестры» ставили лишь в двух театрах, у других была иная программа.

Стоя на ступеньках главного входа в Московский Художественный театр, я раздраженно чесал слегка заросшую щетиной щеку, думая, что делать дальше. Ведь пообещал уже, что сходим, а обещания нужно выполнять. Но кто мне может помочь достать необходимые билеты? На ум приходило лишь два человека — мой бывший начальник Агапонов. Думаю, Алексей Петрович если и не любитель театра, то уж может быть в курсе, к кому обратиться за билетами. Правда, я ему буду должен. Да и не такие у нас теплые отношения, чтобы тут же бежать и просить помощи по личному вопросу. Тем более в нерабочее время. И второй — это Анатолий Боголюбов. Друг, как то само собой образовавшийся у меня здесь. Вот уж кто завсегдатай дворянских тусовок. Любитель салонов и «выходов в свет». Такой точно сможет достать нужные мне билеты.

Вспомнив об Анатолии, мне стало стыдно. Я уже давно в Москве, а так и не посетил его. Надо бы исправить это.

— Ваше благородие? — отвлек меня от мыслей незнакомый мужчина.

Лет сорока, чисто выбрит, одет в теплый плащ с шляпой-котелком. По виду — чиновник средней руки или мелкий купец. Даже не поймешь толком, к какому сословию его отнести, что для этого мира очень удивительно. Здесь нет разномастности в одежде. Фасон, ткань, даже цвет пиджака может иметь строгий регламент — кто и когда имеет право его носить. Если бы не должность жандарма, от которых стараются держаться подальше, мне не раз бы «прилетело» от окружающих за неподобающий внешний вид. А так — ношу я костюмы, характерные для дворянина, не занимающего какой-либо пост, и получаю легкое пренебрежение от окружающих (как же! не занимает никакой должности — значит мало что из себя представляет или связей нет). Но когда доходит до дела и мои собеседники узнают о моей работе, их отношение тут же меняется. Пренебрежение сменяется страхом или брезгливостью — если говорю с высшим аристократом-военным. Но чаще все-таки страхом.

Вот и здесь — непонятно, кто передо мной. Знаков принадлежности к какой-то службе нет. Не удивительно, что я слегка напрягся.

— С кем имею честь?..

— Леонид, — представился мужчина лишь именем. — Я вижу задумчивость на вашем лице. Позвольте, угадаю — хотите попасть на постановку, но нет билетов? — тот лукаво улыбнулся.

— Вы абсолютно правы.

— Могу помочь. Если вас это интересует… — и он замолчал, ожидая моего ответа.

— И в чем выразится ваша помощь?

— Я со своей семьей хотел посетить постановку сегодня. Но вот беда — у супруги случился жар. Сами понимаете, осень, пора хворей. Какой уж теперь нам театр. Но деньги потрачены, и хотелось бы их вернуть. Лечение нынче недешево…

И снова расчетливая пауза. Минута молчания, а после ко мне пришло понимание. Да это же перекупщик! Не похож он на человека, у которого жена больна. Иначе бы суетился, испытывал бы неловкость. А тут — хладнокровие и расчет. Словно делает это не в первый раз. Но какое мне сейчас дело? Если у него есть нужные мне билеты, то нужно брать.

— Соболезную, — прервал я молчание. — Однако даже не знаю, сможете ли вы мне помочь… Мне нужно четыре билета на «Трех сестер»…

— Кому-то не везет, кому-то наоборот, — философски пожал плечами мужчина. — Вот вам вполне повезло. У меня как