нам представляется весьма существенным. У Аристотеля язык элементов не является совершенно избыточным, не несущим никакой информации, по отношению к языку качеств. Как показывает процитированное выше итоговое определение понятия элемента, в этом понятии сохраняется смысл материальной причины, материального содержания, субстрата чувственно воспринимаемых тел, их вещественной природы. Аристотель, классифицируя тела и вещества, пользуется языком элементов: уксус, например, есть тело водной, а не холодной природы. Элемент как вещественная основа тел обладает качествами как своими свойствами. В самом факте функционирования языка элементов мы обнаруживаем известное, пусть даже чисто формальное в контексте аристотелевского подхода, различие субстрата-субстанции (элемент) и свойства-акциденции (качество). Преодоление этого различия или отказ от него в определенной степени служит условием формирования физико-динамического квалитативизма, превращающего качество-силу в самодействующее начало и тем самым «субстанциализирующего» качество. Эта субстанциализация качеств, выступающая как динамико-качественная интерпретация мира, ограничена как «сверху», так и «снизу».

Ограничение «сверху» – двоякое: во-первых, это чисто космологическое ограничение, состоящее в том, что вся динамика качеств-сил «заводится» годовым циклическим движением солнца. Все движение динамических «субстанций» подлунного мира обязано своим существованием этому циклическому движению уранических сфер. Благодаря ему элементы смещаются со своих естественных мест, перемешиваются, вступают в контакт, образуют и испытывают взаимное превращение, имитирующее более совершенное небесное движение. Во-вторых, ограничение игры качеств-сил «сверху», намеченное в конце IV книги «Метеорологии», состоит в том, что тела, произведенные искусством, а также целесообразно действующие организмы и цельные органы имеют особые причины возникновения, отличные от качеств-сил. Однако это вовсе не мешает тому, что в анализе биологических явлений Аристотель широко использует физико-динамический подход. Напротив, именно здесь он его максимально развертывает. Поэтому ограничение этого подхода «сверху» является весьма условным: в принципе везде в мире становления «игра» динамических качеств подчинена, в конце концов, органическому процессу самораскрытия индивидуальных сущностей. Этот контроль над динамикой качеств со стороны органических сущностей ярко обнаруживается, например, в концепции широко понимаемого Аристотелем «пепсиса», или приготовления (πέψις), в результате которого процессы становления достигают своей завершенности (готовности). Учение о «пепсисе» будет нами рассмотрено в дальнейшем.

Ограничение «снизу» состоит в том, что в глубине физического мира лежит первоматерия (πρώτη ὓλη), являющаяся основой и материальной причиной для возникновения элементов и системы качеств. Резюмируя эти ограничения сферы «локализации» физико-динамического квалитативизма, можно сказать, что он действует в области смешения основных четырех аристотелевских причин. Где эти причины функционируют в чистом виде, там самостоятельно сущий качественный мир теряет свою первостепенную значимость. В мире искусства (τέχνη) выступает на сцену финальная причина, в глубине природы (φύσις) открывается в чистом виде материальная причина. И где-то между ними в мире максимального смешения действуют качества-силы как одновременно материальная, формальная и действующая причины. Мир смешения, становления, изменения, эмпирии – вот мир, где динамико-квалитативистское мышление оказывается необходимым и адекватным. Это совокупность процессов в телах подлунного мира: болезнь и выздоровление, рост и питание, скисание и обжиг, растворение и замерзание и т. д.

Понятие элемента стушевывается и отступает на задний план в этой сфере уже потому, что в элементе выражен предел «совершенствования» конкретных тел и веществ; элемент своего рода «энтелехия» чистого вещества. Но в подлунном мире все смешано. Аристотель говорит о том, что все сложные тела образованы из всех четырех элементов сразу. Элемент в «химии» Стагирита в чистом виде не существует как конкретно данное чувственно воспринимаемое тело подлунного мира. Эмпирически данная вода только «похожа» на элемент того же названия. Она приближается к нему, уподобляется ему, но никогда полностью с ним не отождествляется. Эта теория «реального» и «идеального» значения понятия элемента развита Аристотелем в его сочинении «О возникновении и уничтожении». В IV книге «Метеорологии» Аристотель практически не различает эти два значения, что приводит к известной эмпиризации его понятия элемента.

В последнем разделе этого сочинения Аристотель выдвигает общий подход к рассмотрению вещества и его превращений. Это органический подход. Он состоит в том, что рациональное определение любой вещи, вещества или его изменения есть определение его функции в некой органической системе. Согласно Аристотелю, все вещи без исключения определяются их функцией. Благодаря такому функциональному подходу органический тип отношений распространяется на весь физический мир. Именно в этом разделе Аристотель приводит свой знаменитый пример с рукой, которая не является таковой, будучи отсеченной от живого тела. В поле зрения этого подхода попадает и вся неорганическая природа. Раскрыть сущность последней значит, по мысли Аристотеля, показать ее функции в репродуктивном органическом процессе.

Основной предмет анализа Аристотеля в этой книге «Метеорологии» – это гомеомерные тела и их превращения и изменения. Это – уровень, промежуточный между элементами (рассматриваемый главным образом в книгах «О возникновении и уничтожении») и сложными составными органическими образованиями, рассматриваемыми, прежде всего, в таком сочинении, как «О частях животных», а также в других произведениях биологического цикла. Гомеомерии происходят из элементов, и сами, будучи взяты как материя, служат основой для возникновения сложных природных образований. Аристотель здесь различает происхождение гомеомерий «снизу» (из элементов) и их логическую сущность или определение, получаемое «сверху» (от организма). Это различие соответствует различению материальной и формальной причин: материальная причина идет «снизу», а формальная – «сверху». Поэтому органический подход Аристотеля прочно укоренен в его общефилософской концепции и конкретно функционирует на ее основе и в сочинениях небиологического цикла.

Применение этого подхода к неорганическому миру не является автоматически совершаемой процедурой: Аристотель сознает ее трудности. В частности, он говорит, что применение подхода «сверху» довольно очевидно в случае таких тел, как ангомеомерии (неподобочастные тела), т. е. тел более сложной конституции, и тем более в случае целостных живых тел, образуемых из ангомеомерий. Но в еще большей степени функциональное, формальное определение связывается им с такими телами, как орудия человеческого искусства. Аристотелевский органический подход, таким образом, предстает универсальной концепцией, охватывающей, хотя и не без затруднений, как добиологический, так и надбиологический (мы скажем, социальный) мир.

Хотя функциональное логическое определение гомеомерий и тем более элементов менее очевидно, чем по отношению к органам живого тела, однако оно может быть установлено благодаря их связи с живым организмом и с его воспроизведением. Бронза и серебро есть то, что они есть, говорит Аристотель, в той мере, в какой они способны к действию – активно или пассивно, точно так же, как мясо и кровь. Однако с точностью определить их сущность трудно, так как из-за процесса изменения трудно определить, принадлежат ли даваемые им определения к ним как таковым или же нет.

Мысль Аристотеля относительно трудности рассмотрения неорганического мира с органической точки зрения состоит в том, что неорганические объекты весьма близки к материи (имеются в виду отношения чистой материи