Ш.Р.: Думаю, я начинаю с образа мыслей. О внешности я не думаю. Обычно в моих сценариях вообще нет описания физического облика персонажей, и мне кажется, это важно. Я придумываю идею персонажа, а потом приходят актеры на читку ролей. Когда актер садится и читает роль, мои представления о персонаже каждый раз меняются. Мне даже интересно, чья идея правильная: этого актера или следующего? Мы будем перебирать актеров до тех пор, пока не найдем кого-нибудь, о ком я подумаю: «Он принес что-то фантастическое, и это фантастическое что-то идеально подходит к моей идее».

Н.Л.: Одна из идей, повторяющихся во всех ваших сериалах, – одиночки или бродяги, которые приходят в команду, и вокруг них формируется большая семья. В «Анатомии страсти», да и, по-моему, во всех трех ваших сериалах, звучит фраза вроде «Я хочу, чтобы ты стал для меня кем-то». Помню, была такая фраза, когда заносили экстренный контактный телефон в форму. Из персонажей собираются метафорические семьи, а в теоретической части этой главы говорится, что работают архетипы: мать и отец, соперничество братьев и сестер, избалованные маленькие дети. Учитываете ли вы семейную динамику, когда создаете ансамбль персонажей?

Ш.Р.: Я на самом деле перепугалась, когда вы сказали, что персонажи говорили что-то подобное во всех трех сериалах, потому что я ничего такого не замечала, а когда вы сказали: «Это группа бродяг собралась вместе, и получилась семья», я чуть не запротестовала: «Нет, это совсем не так», но потом подумала: «Да, так и есть». Я никогда об этом не задумывалась. Я старалась вообще к этому особо не присматриваться. Я росла в очень большой семье, у меня пять старших братьев и сестер. Я всегда была тихоней, много времени проводила, наблюдая за ними, и пыталась понять, как меняется мир в зависимости от того, что говорят и делают мои братья и сестры. Но я никогда не задумывалась об этом в своих сценариях, так как мне кажется, что если я слишком пристально буду их исследовать, то не смогу больше писать.

Н.Л.: Хорошо. Я тут подумал, что Оливия – этакая мама для всех. Она взяла к себе всех этих настрадавшихся людей, а потом мы обнаруживаем, что ей и самой пришлось пострадать. А в «Анатомии страсти» похожий персонаж – Миранда (Чандра Уилсон).

Ш.Р.: Как и Мередит, которая тоже стала «матерью» для кучи пострадавших людей. Но мне кажется, что инкарнации все-таки разные. По-моему, «Скандал» немало позаимствовал у «Анатомии страсти», а еще этот сериал я рассматриваю внимательнее всего, потому что в Оливии Поуп немало от меня. Быть шоураннером и быть Оливией Поуп – во многом одно и то же. Для меня главное – то, что Оливия берет к себе пострадавших людей и решает их проблемы. Работа шоураннера в чем-то схожа с этой.

Н.Л.: Но, я надеюсь, вы-то разрешаете людям иногда плакать?

Ш.Р.: Да.

Н.Л.: Впрочем, мне еще очень нравится в ваших пилотных сериях то, что вы делаете какие-то смелые заявления, которые вроде бы вообще не должны меняться, а к концу серии все их опровергаете. Сначала «никто и никогда не плачет», а потом мы видим уязвимых людей.

Ш.Р.: Да, плачущая Оливия. Это было для меня важно.

Н.Л.: Если говорить о точке зрения, то в «Анатомии страсти» повествование в основном идет от лица Мередит. Хотя в некоторых сериях рассказчиком был кто-то другой.

Ш.Р.: Бывает и такое, но очень редко.

Н.Л.: Я прошлой ночью смотрел серию «Анатомии страсти» со стрельбой.

Ш.Р.: Я этой серией горжусь больше всего.

Н.Л.: Такое напряжение, когда Миранда лежит под кроватью и видит перед собой ноги убийцы. Великолепно написано, на грани острия. Для меня лучший сценарий – тот, который постоянно держит в напряжении. Повествование ведется как бы от лица Мередит, которая не уверена в себе, несмотря на то что ее мать – знаменитый хирург. В «Частной практике» и «Скандале» вы решили отказаться от заэкранного текста. В «Скандале» Куинн (Кэти Лоус) чем-то похожа на Мередит, потому что она тоже новенькая. Вы решаете, от чьего лица ведется повествование, на ранних этапах работы или после того, как разложили весь сюжет, начинаете думать о том, чьей точкой зрения все объединить?

Ш.Р.: Интересный вопрос. В «Анатомии страсти» для меня было ясно, что нашим проводником станет Мередит. Проводником в мир, правил которого мы не понимаем. Как сделать медицинский сериал о хирургии так, чтобы он был доступным для зрителей? Когда я писала пилотную серию, зрителем была я – как мне сделать ее доступной для себя? Мне нужен кто-то, кому постоянно объясняют правила поведения и кто ощущает такой же страх и нервозность, как я, окажись мы в подобной ситуации. Именно поэтому Мередит и стала рассказчиком. Насчет «Скандала» – я посчитала, что в лице Оливии Поуп создала культового персонажа. О ней слышали все, ее имя у всех на устах, и она исправляет то, что пошло не так. Мне нужен был кто-то «снаружи», кто бы показал зрителям, что это за мир такой. Но потом повествование уже пошло от лица не Куинн, а Оливии, потому что Куинн явно что-то скрывала. Я просто хотела сначала дать возможность зрителям войти в этот мир и ощутить, насколько большой властью обладает Оливия, а потом увести Куинн на задний план, чтобы мир действительно стал миром Оливии.

Н.Л.: Правильно. Еще одно преимущество: у всех персонажей есть вполне обоснованный повод объяснить новичку, как устроен их мир, потому что это необычная фирма. «Мы – юристы, но мы не обвинители и не защитники». Это очень органичный способ познакомить нас с миром, но также еще и источник конфликта, потому что Куинн чувствует себя подавленной таким объемом информации, но при этом новый мир кажется интересным и притягательным. Тайны и ложь – естественная «валюта» всех ваших сериалов, но «Скандала» – в особенности. Важный вопрос, который мы задаем себе в конце сезона: кто такая на самом деле Куинн Перкинс? Я действительно не ожидал, что с ней все окажется не так просто. А вопрос оказался даже важнее, чем сюжетная линия с Амандой Таннер (Лиза Вайл). Не знаю, можно ли назвать это стратегией повествования, но когда вы структурируете сюжет, как вы решаете, когда именно раскрывать новую информацию? Это математический расчет либо вы просто говорите: «В середине или в конце сезона я раскрою сразу все», а потом словно идете от конца к началу? Мне кажется, многим людям трудно дается такое структурирование.

Ш.Р.: Мне кажется, тут присутствуют две вещи. Отчасти это инстинкт. Я обычно захожу в комнату сценаристов в начале сезона и говорю: «Вот как сезон должен закончиться». И я презентую концовку сезона. Я не могу назвать это обратным построением, потому что процесс совсем не такой. Все знают, куда мы направляемся, так что мы составляем «дорожную карту». Эта карта не слишком жесткая и скорее импровизированная. Что-то нам нравится, что-то не нравится. Смерть Аманды Таннер изначально не планировалась, но в какой-то момент я сказала: «Аманда Таннер сегодня должна умереть», и все ответили: «Да, нам это нравится». Был момент, по-моему, в третьей или четвертой серии, когда один парень рассказывал о сотрудниках компании «Поуп и партнеры», мы дошли до Куинн, и все стали у меня спрашивать: «А какая предыстория у Куинн, Шонда?» Я ответила: «Куинн до 2008 года не существовало». Ответила я так по одной причине: когда я писала пилотную серию, то всякий раз, когда добиралась до сцены, где Куинн плачет в туалете, я понимала, как странна сама идея, что Куинн будет рассказывать свою историю. К тому же Куинн все время спрашивала: «Почему она меня наняла? Почему она меня наняла?» И я подумала: «Это секрет». Этот секрет стал намного важнее в конце сезона, потому что Куинн Перкинс до 2008 года не существовало.