Она отправила объявление о поиске Клауса Хаммерсенга несколько раз, подписавшись «выпускник Кафедральной школы 78 года».

Она приготовилась к ожиданию, но всего через пару секунд выскочил ответ: «Выпускник, оставь меня в покое!»

Она почувствовала, как в лицо бросился жар, есть контакт! С Клаусом Хаммерсенгом. Вот оно, доказательство! А потом вернулась профессиональная рассудительность. Пять слов в чате ничего не доказывают. Она написала: «Клаус, ответь мне, это важно!»

«Кто ты?» — Человек на том конце ответил так быстро, словно он, как и она, приклеился к экрану.

А вот сейчас проверят, не врет ли она. Имя кого из старых друзей Клауса будет выглядеть правдоподобным? Она оказалась на распутье. Вспомнился их разлад с Юнфинном, сложности с взаимопониманием. Подозрительность. Что произойдет, выясни он, чем она занимается? Она отбросила эту мысль. Надо действовать. Прямо сейчас.

«Юнфинн Валманн, одноклассник. Помнишь меня?»

«Валманн, — тут же появился отклик, — ты же вроде полицейский. Что тебе надо от меня?»

«Может, поговорим наедине?»

«Хочешь уйти в „приват“?»

«Ага».

«ОК».

«У тебя есть ник?»

Чуть помолчав: «Как тебе „Шопен“?»

«Отлично. Тогда я буду „Жорж Санд“».

Какая глупость! Она стукнула кулаком по столу. Ведь Жорж Санд была женщиной! И естественно, он об этом знал. И еще имя «Жорж», «Георг» — оно сейчас как раз в гуще событий, не отпугнет ли это его?

Нет. На экране тут же появился ответ: «Так чего тебе надо от меня, Джордж?»

«Тебе не о чем беспокоиться, — ответила она, — у нас юбилей, 25 лет со дня выпуска. Мы хотим, чтобы ты пришел!»

На этот раз ответа пришлось ждать целую минуту, которая показалась ей часом.

«Я на них не хожу. Ты же понимаешь, Джордж».

«Но почему? — вновь попыталась она. — Разве не здорово встретиться со старыми приятелями?»

Однако «Шопен» не отвечал. Ни через минуту, ни через пять. Ни через полчаса. Тогда она сдалась.

«Я еще вернусь, позже. Нам есть о чем поговорить. Можно было бы встретиться, — каждое слово было исполнено разочарования. — С приветом, Ю.». Пытаясь сыграть на чувствах, она подписалась первой буквой настоящего имени. Однако это не подействовало. Окошко чата угасло.

Распечатав переписку, она положила листок в одну из своих папок. На ней был замочек, которым она никогда прежде не пользовалась. Теперь она заперла папку и засунула ее во второй ящик стола, на самое дно, где хранила личные вещи. В доме не нашлось лучше места, чем их общий письменный стол. Сейчас она пожалела, что они не устроили ей кабинет из лишней спальни, которая была задумана как детская. Дети в ней никогда не жили, а может, никогда и не будут жить.

— В хижине кто-то побывал. — Аксель Фейринг утратил свое обычное хладнокровие. Его голос в трубке звучал возбужденно.

Валманн пообещал приехать немедленно.

Насколько они понимали, ничего не пропало и не было сломано, дверь просто аккуратно сняли с петель и приставили к стене рядом. Сразу за порогом были четко видны следы грязных кроссовок, а больше ничего в глаза не бросалось. Однако свечные огарки были сдвинуты. Теперь они были расставлены на полу, образуя симметричный круг около полутора метров в диаметре. Кто-то зажег их, и они выгорели до конца.

— Прямо какой-то идиотский спиритический сеанс! — Злобно скривившись, Фейринг тем не менее понизил голос, стоя на широких, вытертых досках пола. Видимо, в оккультизме он не силен.

Валманну вспомнились слова Гудрун Бауге о «неформальных» общинах, поселившихся в этих местах. Ему было известно про экопоселения. Вообще-то однажды на празднике он ел запеченную «экологическую» свинину из Станге, и на вкус она оказалась превосходной. Однако он мало чего слышал про религиозные коммуны и сообщества, поддерживающие различные нестандартные философские идеи. Если такие и существовали, то деятельность их, во всяком случае, была незаметной. Насколько он знал, в полиции ни один из таких видов деятельности зарегистрирован не был. В отличие от сообществ христианской молодежи, чьей целью была активная миссионерская деятельность в расхристанном Хедмарке. На них часто поступали жалобы из-за громкой музыки, доносящейся из миссионерских автобусов.

— Снимите отпечатки пальцев еще раз. Если все осталось по-прежнему, мы, по крайней мере, можем обнаружить хоть какую-то взаимосвязь.

Валманна начало по-настоящему раздражать то, что ему приходилось планировать дальнейшую работу при Фейринге. Его молодой коллега кивнул с таким видом, будто давно уже так и решил и даже начал воплощать задуманное. Ну что ж, и правильно сделал, устало подумал Валманн. Он решил не рассказывать Фейрингу о своем разговоре с фру Бауге о «приезжих из Стейнера и других чокнутых», которые предположительно здесь селились. Он был уверен, что настолько неясные и почти бесполезные сведения этот юный карьерист воспримет крайне отрицательно.

Мобильник Фейринга зазвонил, когда они стояли и рассматривали круг из выгоревших свечек.

Отвечал Фейринг быстро и вежливо, однако, закрыв крышку телефона, не смог сдержать довольной ухмылки.

— Вон оно что! — коротко сказал он, поглаживая подбородок, словно он был не намерен вдаваться в объяснения.

Валманн, в свою очередь, не намерен был спрашивать, о чем это он. Главное, чтобы это касалось расследования. Поэтому они остались стоять на своих местах, пытаясь осознать смысл этого круга из свечных огарков. Затем взгляд его упал на предмет, не замеченный ранее, и предмет этот явно оказался здесь после того, как они провели обыск. Цветы. Кто-то принес сюда букет свежих цветов и положил их почему-то на маленькую дощечку, лежавшую на полу возле плиты! То есть когда их положили туда, цветы явно были свежими, а теперь уже увяли. Насколько он мог судить, это была ветреница дубравная. Она здесь рано распускалась. По пути сюда он видел полянки цветов, напоминавшие разбросанные по лесу белые облачка.

— Взаимосвязь есть, — произнес Фейринг, проследив за его взглядом. Фейрингу захотелось обратить на себя внимание. — Они провели анализ пятен на полу, которые могли оказаться кровью. — Он кивком указал на печку. Дрова оттуда убрали, а на полу еще можно было различить следы оборудования и реактивов, оставленные криминалистами. — Это и есть кровь. И это кровь того покойника, что нашли на осыпи!

— А здесь кто-то, должно быть, почтил его память и оставил цветы на месте его смерти… — Голос Валманна был чуть хриплым.

Они ненадолго замолчали, захваченные удивительной атмосферой этой комнаты, где ржавая печка стала свидетельницей насильственной смерти и весеннего гимна жизни. Валманн искал что-нибудь еще (все, что угодно!), что бы навело на мысль. Ему нужен был ключ к этому закрытому шифру, сложившемуся в результате трехнедельных наблюдений, находок и догадок, которые говорили сами за себя, но никуда не вели, не выводили на след человека, который годился бы на роль подозреваемого, и даже не создавали какой-нибудь версии того, что здесь произошло и почему.