Единственной опорной точкой были следы. С его места цепочка следов, освещенных косыми лучами яркого солнца, казалась отпечатанной на дощатом полу. Ему сразу вспомнились следы на вилле Скугли, грязные отпечатки кроссовок в коридоре и на кухне (на редкость грязные, подумал тогда он, если бы посетитель желал остаться незамеченным, он не стал бы так следить). Эти следы были схожи… Рисунки на подошве одинаковые, — во всяком случае, так казалось.

Дай только повод — и он тут же вспоминает про виллу Скугли. Как это на него похоже!

Что доказывают одинаковые следы от кроссовок? Одинаковые кроссовки продаются десятками тысяч. Худшее доказательство и придумать сложно. Может, стоит проверить, насколько рисунок истерся?

— Я попрошу Трульсена еще раз проверить следы, оставленные на вилле Скугли, — вслух сказал он.

Фейринг изумленно взглянул на него.

— По-твоему, они как-то связаны?

— Просто хочу проверить одну идею.

Своей группе он не рассказывал о чеке из «Киви-на-шоссе». Он решил держаться в стороне: его знакомство с Хаммерсенгами уже привлекало достаточно внимания. Вряд ли его внезапный интерес к следам в коридоре сочтут естественным и дозволенным. Во всяком случае, такова была реакция Фейринга. Однако сейчас ему было наплевать. Он должен попытаться.

Фасон и размер кроссовок совпадали.

И что с того? Теоретически кроссовки могли оказаться теми же, но следы были оставлены на твердой поверхности, поэтому было сложно проверить, одинаково ли истерлись подошвы. Стоя позади, Трульсен через плечо поочередно поглядывал то на него, то на разложенные на столе увеличенные снимки следов и намеренно громко фыркал. Спасибо «мыслителю» Валманну за пару часов бесполезной работы. Трульсен молча дышал ему в затылок, наконец поднялся и дал понять, что для него зацепок здесь нет. Признавать поражение Валманн не желал. Не перед этим человеком. Он заупрямился. И продолжал сидеть. Он интуитивно чувствовал, что зацепка здесь есть, но не мог сообразить, какая именно. Наклонившись, словно игрок в покер, поставивший на карту все состояние, он разглядывал фотографии: на некоторых — грязные размазанные отпечатки, на других — отчетливый, почти изящный рисунок. В телесериалах про работу полицейских криминалисты, экипированные как астронавты, могли определить, откуда взялись несколько песчинок, и ошибиться лишь на пару сотен метров. Криминалисты из отделения в Хамаре не были на такое способны. Согласно отчету, исследование показало, что грязь на следах — это обычная почва из восточнонорвежского леса, а в их округе такие леса занимают несколько тысяч квадратных километров (например, в двадцати метрах от входа на виллу тоже растет такой лес). Он смог разглядеть придавленные веточки, хвойные иголки, длинную сухую травинку, зеленый листик и нечто напоминающее свежий желтый цветок. «Должно быть, его оставили там незадолго до того, как следы сфотографировали», — осенило его. Но ведь следы сфотографировали сразу же после того, как супругов Хаммерсенг обнаружили мертвыми, а произошло это лишь спустя две недели после того, как фру Лидия упала с лестницы и умерла. И это тянет за собой множество вопросов, которыми Трульсен и его группа должны были задаться уже давно. К примеру, кто мог зайти в дом — и кому нужно было туда заходить — после смерти супругов? Из тех, кто не стал бы заявлять в полицию?

Валманн заметил, что сидит, вцепившись обеими руками в столешницу. Он медленно ослабил хватку, не отрывая взгляда от расплывчатого отпечатка, веточек и особенно от желтого цветка, словно боялся, что тот может раствориться и исчезнуть. Ему казалось, что этот цветок ему знаком. В школе ему легко давалась биология. Иногда, когда вид растения было сложно определить, учитель даже советовался с ним. Он вспомнил походы в лес вместе с классом, обязательные сборы гербария, поиски пиявок, водяных жуков и саламандр в разных лесных озерцах… Он хорошо запомнил этот маленький желтый цветок. Но здесь важно точно знать.

— У тебя в группе есть кто-нибудь, кто силен в ботанике? — бросил он через плечо.

— В ботанике? — Видимо, Трульсен уже приготовился язвительно охарактеризовать Валманна и его безуспешные попытки вдохнуть жизнь в расследование, давно заглохшее, благодаря стараниям других полицейских. — На кой черт тебе ботаник?

— Надо определить, что это за цветок. — Валманн указал на фотографию.

— Цветок!.. Ты совсем?..

Валманн перебил его:

— Если это именно тот цветок, про который я думаю, то мы довольно точно можем проследить, куда ходил обладатель этих кроссовок.

— Какого черта?.. — Трульсен попытался возразить. Но Валманн продолжал:

— Между прочим, когда криминалисты фотографировали эти следы, цветок был еще довольно свежим, и кое-кому следовало бы это заметить. К тому моменту Хаммерсенги были уже пару недель, как мертвы. Разве это не выпадает из установленной следствием хронологии?

Быстро наклонившись вперед, Трульсен принялся изучать фотографии с таким видом, будто видел их впервые. Когда он вновь выпрямился, то постарался спрятать глаза от вопросительного взгляда Валманна.

— Вроде как Хеннингсен неплохо разбирается в ботанике, — пробормотал он, — сажает деревья в лесу и все в таком роде. Я ему позвоню.

— Позвони, — сказал Валманн.

Трульсен еще немного постоял на месте, словно надеясь, что его коллега встанет и уберется отсюда, но Валманн дождался, пока Трульсен сам уйдет. Прислушиваясь к глухим ударам сердца, он попытался упорядочить мысли. Теперь он был почти уверен, что обнаружил возможное — и совершенно реальное — связующее звено между найденным в лесу трупом и трагедией, произошедшей с супругами Хаммерсенг.

— …Anemone ranunculoides, ну конечно же! — бодро отчеканил Фруде Хеннингсен. — А по-нашему говоря, ветреница лютиковая.

Фруде был статный парень лет сорока, почти совсем лысый, с большими голубыми глазами и круглым красным лицом, как будто всегда жил на природе. Форменная рубашка еле-еле сходилась на его широкой груди, а руки были как у тяжелоатлета.

— Довольно редкий цветок в наших краях, — добавил он.

— Зато часто встречается в лесах около Тангена. — У Валманна не хватало терпения ждать, пока этот крепыш с его манерой говорить медленно, словно взвешивая каждое слово, найдет подходящую формулировку для того, чтобы сказать то, что Валманн знал уже давно, а именно что лесные склоны Мьёсы в районе Тангена отличаются богатой и разнообразной растительностью, которой нет во внутренней части Эстланна.

— Ротлиа, — кивнул Хеннингсен, — там ее полно, этой ветреницы.

— Вот-вот.

Валманн вспомнил школьные экскурсии к Ротлиа, куда они всем классом ездили на велосипедах по старому шоссе номер 50. Он хорошо помнил, что каждому разрешалось сорвать только два-три цветка этой ветреницы в учебных целях. Слишком рьяные любители цветов поставили этот вид под угрозу уничтожения. Самым приятным во время этих велосипедных походов был привал на обед, когда все садились или ложились на взятые из дому одеяла и принимались за еду. Девчонки задирали повыше юбчонки и расстегивали пуговицы на блузках, греясь на весеннем солнце, а самые отчаянные парни скидывали брюки и рубашки и в одних трусах прыгали в ледяную воду.