Аполлон ускорил шаг и едва не упал возле ворот у входа на детскую площадку. Когда он вошел на огороженную площадку, четверо мужчин повернулись, посмотрели на него, и все, как один, смущенно отвели глаза. Аполлон это заметил, но постарался сделать вид, что ничего не случилось. Матери находились неподалеку, у качелей вместе со своими детьми, в точности как три месяца назад. Вот только сегодня с ним не было ребенка. Аполлон подошел к отцам и, вероятно, в первый раз пожал им руки, а потом заговорил с детьми.

– Привет, Меган, – сказал Аполлон. – Привет, Имоджен. Доброе утро, Сёдзи. Доброе утро, Айзек.

Аполлон улыбнулся остальным отцам, когда дети не обратили на него внимания.

– Имоджен уже так хорошо ходит, – заметил Аполлон.

При обычных обстоятельствах отец девочки тут же воспользовался бы шансом объяснить, в чем именно состоит ее прогресс. Скорее всего, у него было видео – десять видео, – запечатлевших все предыдущие попытки. Он бы достал телефон, чтобы показать остальным папам историческое кино, но сегодня утром не стал так поступать. Он лишь кивнул в ответ на слова Аполлона и перевел ошеломленный взгляд на дочь.

Более того, все отцы выглядели потрясенными. Дезориентированными. Они бросали короткие взгляды на Аполлона, тут же отворачивались и принимались смотреть на своих детей, или на деревья, или на Форт-Вашингтон-авеню, куда угодно, только не на него.

Аполлон понимал, что происходит, он и сам чувствовал себя сбитым с толку. Он не смог бы сказать, зачем сюда пришел, и теперь, оказавшись здесь, понятия не имел, что делать с руками, не знал, что сказать. Следовало ли ему продолжать обсуждать детей и их успехи или объяснить, где он находился? Хотят ли они знать про обезьянники в Райкерсе? Про утренние смены в команде обслуживания? Конечно, нет, но тогда о чем с ними говорить? Здесь, на детской площадке, они разговаривали только на одну тему, а он не хотел, не мог, но до того, как он повернулся, чтобы уйти, слова прозвучали.

– Аполлон, – сказал отец Айзека. – Мы все ужасно себя почувствовали, когда увидели новости.

Остальные трое принялись кивать, по-прежнему не глядя на Аполлона.

– Мы хотели с тобой связаться, но ни у кого из нас нет номера твоего телефона, – продолжал отец Айзека.

Аполлон едва не растаял от облегчения. Он вытащил свой телефон, но тот успел разрядиться. В Райкерсе не имели обыкновения выпускать заключенных с заряженными сотовыми телефонами. Он просто действовал автоматически.

– Я с удовольствием обменяюсь с вами номерами телефонов, – сказал Аполлон.

Никто из Новых Пап ему не ответил. Вместо этого отец Айзека положил руку на плечо Аполлона и осторожно по нему похлопал. Потом шагнул вперед и оказался рядом с ним. Отец Сёдзи встал рядом с отцом Айзека, и через мгновение полукруг отцов сформировал барьер, который не позволял ему видеть их детей.

– Тебе не следовало сюда приходить, – сказал отец Имоджен.

Его руки сжались в кулаки и разжались, пальцы выглядели напряженными, точно когти.

– Вы на меня сердитесь? – спросил Аполлон. Его сердце билось даже быстрее, чем в первую ночь, проведенную в Райкерсе. – Вы на меня сердитесь? – повторил он.

– Никто на тебя не сердится, – шепотом ответил отец Айзека.

– Я сержусь, – заявил отец Имоджен. – Меня бесит то, что ты оказался рядом с нашими детьми.

Аполлон попытался ответить, но не смог произнести ни одного внятного звука. У него появилось сильное желание разбить свой телефон о лицо этого человека.

– Я бы никогда не причинил вреда вашим детям, – прошептал он.

Отец Сёдзи бросил взгляд через плечо и опытным родительским глазом перехватил новое движение.

– Ты что-то забрала у Меган? – спросил он. – Верни обратно. Немедленно.

Меган схватила «что-то», но Сёдзи не собиралась расставаться со своей собственностью, они принялись бороться, и обе заплакали. Отцы бросились к своим детям, точно тактические команды поддержки.

Теперь с Аполлоном осталось только двое отцов, которые с тревогой на него смотрели.

– Вы меня боитесь, – сказал Аполлон.

– Ты пришел в библиотеку с ружьем! – крикнул отец Имоджен, и его голос прозвучал особенно громко в утренней тишине.

– Я пытался… – начал Аполлон, но заставил себя замолчать.

– Я не могу выразить словами, как сильно мы сожалеем о том, что случилось с Брайаном, – сказал отец Айзека.

Когда Аполлон услышал имя сына, внутри у него все сжалось. Он не произносил его с тех самых пор, как полицейские надели на него наручники шестьдесят дней назад, но мысленно и в сердце повторял его по тысяче раз в час. И сейчас оно звучало странно в устах другого человека. Аполлон ощутил желание вырвать ему язык.

– Мы пытаемся быть хорошими папами, – сказал отец Айзека.

– Как и я, – ответил Аполлон.

Он повернулся, собираясь покинуть Беннет-Парк. Шесть утра, и у него не осталось выбора – он должен был вернуться домой.

– Просыпайтесь. Здесь нельзя спать.

Неужели он заснул? Удивительно. Он собирался лишь немного посидеть в подвале дома, в прачечной, до тех пор пока не настанет время встречи. Он сел в лифт, чтобы поехать наверх, но вместо того, чтобы нажать кнопку четвертого этажа, спустился вниз.

И задремал – складывалось именно такое впечатление.

– Вставайте, – сказал стоявший над ним человек. – Вы меня слышите? Как вы вошли в здание?

Аполлон не только заснул, но и устроился на диване в прачечной и прикорнул, будто птичка. Он лежал на подушках, повернувшись спиной к мужчине, который тыкал ему в спину ручкой от швабры. Аполлон повернулся и сел.

– Это вы.

Комендант здания, который установил дверь в квартире Аполлона, отступил на шаг назад и вытаращил глаза. В одной руке он держал швабру, на левом плече висел свернутый в кольца зеленый садовый шланг. Его звали Фабиан, и он походил на шерпа, опытного и уравновешенного. Ему было к шестидесяти, он родился в Пуэрто-Рико и выполнял обязанности коменданта дома задолго до того, как Аполлон и Эмма сюда въехали. Он опустился на корточки, склонил голову набок и внимательно посмотрел на Аполлона.

– Доктора отлично поработали с вашим глазом, – заметил Фабиан.

Аполлон поднял руку и потрогал скулу, которую восстановил хирург. Было бы лучше, если бы остались шрамы, во всяком случае, тогда внешний вид соответствовал бы его внутреннему состоянию.

– Когда я вас нашел, вы выглядели… паршиво, – заметил Фабиан, коснувшись собственной щеки.

– Я так вас и не поблагодарил, – сказал Аполлон, продолжая держать руку у лица.

– Меня поблагодарила ваша мать, – сказал Фабиан. Потом он понял, что его слова прозвучали как шутка, которыми обмениваются мальчишки. – Я хотел сказать, что видел ее здесь, пока вас держали взаперти. Она подошла ко мне и обняла. И купила большую банку пива.