Еще один получил осколок в живот, и теперь все было в руках хирургов плавучего госпиталя. И тоже шансы невелики – даже если удастся операция, отсутствие антибиотиков и прочих сульфаниламидов, с большой степенью вероятности, может привести к печальному исходу.

Третьему осколок раздробил колено. Скорее всего выживет, но почти наверняка станет калекой – если ногу и оставят, то все равно… Даже для начала двадцать первого века восстановить подвижность конечности было бы проблемно…

– Как зовут?

– Минер Степан Останевич, ваше высокопревосходительство! – Матрос даже попытался приподняться.

– Лежи, лежи, – успокоил Андрей раненого. – Это я перед тобой навытяжку стоять должен. Выздоравливай поскорее, братец. И мы вместе еще набьем морду и туркам, и германцам. Помогай тебе Господь!

– Обязательно набьем, ваше высокопревосходительство! – Лицо матроса слегка посветлело, и он на несколько секунд даже забыл об адской боли, хоть и несколько приглушенной морфием.

– Александр Викторович, – обернулся адмирал к Зарудному. – Когда будете делать представления к «Георгиям», этого – непременно. Я не знаю, что за подвиг он совершил или не совершил, но с крестом он и на одной ноге какую-никакую должность-работу получит.

Тем более – минер. Значит, парень грамотный, не только арифметикой владеет. А Георгиевского кавалера, да еще и неглупого мужика, себе в качестве служащего многие из представителей «малого и среднего бизнеса» заполучить захотят…

Удачи тебе, Степан Останевич!..

Еще четверо матросов, с ранениями не столь серьезной тяжести, уныло переступали с ноги на ногу по соседству. И, можно спорить, молились про себя Господу, чтобы он избавил их от общения с адмиралом. Страх перед орлами на погонах почти у любого матроса практически в крови.

Но катер с «Петра Великого» еще только готовился подать концы на борт, так что времени у Эбергарда хватало.

– Здорово, братцы! Спасибо за службу геройскую! И от меня спасибо, и от государя нашего, и от Отечества!

– Рады стараться, ваше высокопревосходительство! – попытались стройно выдохнуть раненые. Получилось не очень «стройно».

– Да перестаньте, ребята! Даже обижаете меня, старика. А то я не вижу, что вы в бою за Россию пострадали и приветствовать аж целого адмирала по уставу не можете. Это я вам обязан в ноги поклониться за то, что вашими стараниями у Империи теперь нет противника на Черном море. На нашем море! И мы выметем с него всех врагов России поганой метлой! Сегодня вы уничтожили последнюю надежду турок и германцев здесь. Честь вам и слава! И раны ваши случились не напрасными. Спасибо, братцы! – Андрей не посчитал для себя унизительным поклониться раненым. Ну не до земли (палубы), конечно… Но для матросов и этого выражения благодарности хватило.

Адмиральский катер отвалил от борта «Беспокойного» практически одновременно с госпитальным. На остальных эсминцах дела с убитыми-ранеными обстояли похуже. Это и понятно – «Гневный», «Дерзкий» и «Пронзительный» преследовали «Бреслау» значительно дольше, чем получивший повреждения в машине корабль Зарудного.

Особенно пострадали в этом плане «Гневный» и «Пронзительный», которые выходили на дистанцию торпедного выстрела.

Хоть по ним работали на этом расстоянии всего две пушки обреченного германского крейсера, но с четырех кабельтовых и они натворили дел.

Катер доставил адмирала к уцелевшему трапу «Пронзительного». Весь левый борт в надводной части был иссечен осколками, крупных пробоин глаз отметил две, сквозную – возле якорных клюзов и в борту под кормовым торпедным аппаратом почти на уровне палубы.

Встретивший у трапа командир с забинтованной кистью руки поразил бледностью и отсутствием фуражки. Верхняя палуба и надстройки носили следы приборки учиненного неприятельским огнем погрома. Рваным металлом встречала средняя надстройка, на которой сохранилась только одна шлюпка. Грот-мачту срезало у самого основания, кормовая пушка задрала свой ствол неестественно высоко, стены надстройки носили следы пожара. Палуба у кормового торпедного аппарата оказалась деформированной, из-за чего аппарат так и остался развернутым на борт.

– Вам к доктору необходимо, Виктор Николаевич…

– Как только раненых заберут, ваше высокопревосходительство!

– Много?

– Преизрядно. На верхней палубе, – Борсук задумался на несколько мгновений, – почти все. Кто не погиб. Весьма жарко было, осмелюсь вам доложить, ваше высокопревосходительство. Убыль в личном составе основательная. Погиб артиллерийский офицер, заменивший вышедшего из строя дальномерщика. Нижние чины: радиотелеграфист, наводчики первого и второго орудий, подносчики второго орудия, кок. Вышли из строя совершенно первое орудие и пятый минный аппарат. Третье орудие исправно, но ввиду деформации основания из него невозможно вести огонь по целям ближе четырех миль. Разрушены радиорубка и камбуз, часть офицерских кают, моя в их числе. Разбиты корабельные плавсредства, кроме одной четверки. Список мелких повреждений составляется. По механической части корабль неисправностей не имеет.

В общей сложности на трех эсминцах было убито двадцать восемь человек, из них пятеро офицеров. И тридцать один получили ранения различной степени тяжести. Из командиров пострадал только Борсук, ему оторвало осколком два пальца на левой руке.

Когда Андрей узнал об этом, ему вспомнился адмирал Ямомото, который получил аналогичную травму в Цусимском сражении и потом пользовался двадцатипроцентной скидкой на маникюр…

Эбергард уже трижды проклял свои понты и приказ разбудить себя к подъему флага, в результате после адского нервного напряжения прошедших вечера и ночи удалось урвать всего три часа сна. Кто, спрашивается, мешал отдохнуть хотя бы до десяти утра? Кто бы осудил?

А теперь, во время благодарственного молебна «Об одолении супостата», глаза проявляли совершенно однозначную тенденцию к «задраиванию», зевоту удавалось сдерживать с огромным трудом, и вообще спать хотелось зверски. (Более подошел бы термин «дьявольски», но не в храме же Божьем…)

Государь был, разумеется, свеж и бодр, и с благоговением слушал протоиерея Адмиралтейского собора. Свита его императорского величества тоже внимала с максимальным благочестием. Морской министр Григорович чинно сопел в свою роскошную бороду, контр-адмирал Нилов, несмотря на достаточно явно доносившееся от него амбре от вчерашнего употребления горячительного, также выглядел вполне пристойно и даже набожно. Да и остальные члены походного штаба Николая Александровича чувствовали себя весьма комфортно, что и показывали всем своим видом.

А вот искоса поглядывая на своих офицеров, Андрей совершенно явственно наблюдал у них с трудом скрываемую жуткую усталость и так же тщательно маскируемое желание поскорее выбраться из храма и добраться до койки. Хоть и матросской…

А ведь день молебном не заканчивался, государь непременно захочет лично побывать на кораблях, участвовавших во вчерашнем бою. Что и осуществит. И придется таскаться с ним, хотя имеется еще чертова уйма неотложных дел на эскадре.