Также польский исследователь Гжегож Мотыка, автор работы об Организации украинских националистов (ОУН) и ее боевом крыле – Украинской повстанческой армии (УПА), посвятил всего одно предложение разведдеятельности советских партизан против этой организации и управлявшейся из Лондона польской Армии Крайовой (АК)[424].

Данная статья ставит целью положить начало детальному и объективному научному исследованию разведывательно-информационной деятельности советских партизан, направленной на предоставление советским партийно-государственным лидерам и «классическим» органам разведки и контрразведки общей картины коллаборационизма и национализма на оккупированных советских территориях. С опорой на впервые вводимые в научный оборот документальные источники различных штабов советского партизанского движения будут представлены и проанализированы ранее неизвестные или малоизученные аспекты разведдеятельности партизан в отношении коллаборационистов и националистов. Ввиду ограниченного объема статьи за ее рамками останутся такие важные смежные темы, как сбор «тактической» информации по коллаборационистам и националистам для текущих нужд самих партизан, физическая ликвидация партизанами-разведчиками видных представителей этих двух групп на оккупированных территориях или их нейтрализация путем захвата и вывоза в советский тыл, так называемое разложение коллаборационистских и националистских политических, военных и военизированных структур, а также присоединение бывших их членов к партизанам – в основном на поздних этапах нацистской оккупации – и их обработка партизанской контрразведкой на предмет выявления в их среде вражеской агентуры.

Выявление коллаборационистов на оккупированных советских территориях до создания единого руководства партизанским движением, лето 1941 г. – весна 1942 г

«Сведения <…> о политическом настроении, экономическом благосостоянии, степени классового расслоения местного населения <…> в тылу противника могут быть использованы нами в целях организации восстаний, нарушения правильной деятельности его (противника. – Прим. Я. Ф.) жизненных центров, разрушения средств связи, путей и т. д.»[425], – наставлял в 1928 г. замечательный российский и советский военный деятель и теоретик Владимир Барановский. Хотя сам автор данной цитаты пал жертвой сталинских репрессий [426], его идея относительно важности изучения политической и экономической ситуации в стане врагов прочно укоренилась в теории и практике советской закордонной разведки – как Разведуправления (Разведупра) Генштаба РККА, так и Иностранного отдела ВЧК – ОГПУ – НКВД.

Весь спектр советских разведывательных сил, задействованных на оккупированных территориях СССР в первый год оккупации, – коммунисты и комсомольцы-подпольщики, спецгруппы и агентура НКВД, Разведупра и Главного политического управления РККА (ГлавПУР) – был ориентирован на сбор политической и экономической информации за линией фронта. Благодаря этому уже в первые дни и недели германского вторжения политическое руководство пострадавших советских республик располагало первичными данными о поведении оккупантов и оккупируемых, а потому соответствующим образом информировало Москву. Так, 25 июня, всего на третьи сутки операции «Барбаросса», первый секретарь ЦК компартии Белоруссии и будущий руководитель советского партизанского движения П. К. Пономаренко был в состоянии сообщить И. В. Сталину о положении на белорусских территориях, оказавшихся в руках агрессора[427]. В последующие месяцы, уже после эвакуации из Минска, П. К. Пономаренко продолжал следить за развитием общей ситуации и настроений населения в оккупированной Белоруссии при помощи разворачиваемой партизанской инфраструктуры [428]. Схожую информацию об обстановке на оккупированных территориях Украины осенью 1941 г. собирали политуправление Южного фронта, разведотдел того же фронта[429], а также Наркомат внутренних дел Украинской ССР. Представители последней структуры после войны утверждали, что в описываемый период при помощи зафронтовой агентуры они успешно добывали политико-экономическую информацию и, таким образом, постоянно оповещали военное командование, партийные и государственные органы обо всех актуальных вопросах, касавшихся оккупированных территорий УССР[430].

В начале 1942 г., на фоне разворачивающегося контрнаступления Красной Армии под Москвой, высшее советское руководство и руководители союзных республик, территории которых находились в тот момент под немецким контролем, начали проявлять растущий интерес к ситуации в тылу противника и потому потребовали от партизанских формирований усиления разведработы по политико-экономической тематике. Им предписывалось вести скрупулезный учет и разведку деятельности всех без исключения официальных учреждений и мероприятий оккупационных властей, подробно описывать условия жизни на оккупированных территориях, а также обращать внимание на складывающиеся взаимоотношения оккупантов и местного советского населения, при этом особо отмечая все факты пособничества врагу[431].

Окрепшее к тому времени партизанское движение ответило на поставленную задачу серией подробных отчетов о развитии ситуации на советских территориях, подконтрольных противнику. Один из таких документов за подписью начальника Управления НКВД СССР по Ленинградской области комиссара госбезопасности 3-го ранга Петра Кубаткина, составленный 11 января 1942 г. и направленный в Ленинградский обком партии параллельно с центральным аппаратом НКВД в Москве, содержал детальное описание положения в оккупированных районах области, включая развертывание немцами структур самоуправлений, данные об их работниках, перепись местного населения и введение новых удостоверений личности[432]. Спустя всего месяц все тот же П. Кубаткин разослал означенным инстанциям докладную записку о деятельности подчиненной ему зафронтовой разведки, включавшую уведомление о том, что помимо сбора данных о военных мероприятиях и объектах противника УНКВД по Ленинградской области проводит агентурную работу, ориентированную на «освещение положения населения в оккупированных районах» и «выявление предателей и агентуры немецких разведорганов и гестапо»[433]. Приблизительно тогда же, зимой 1942 г., группа партизанских отрядов, действовавшая в районе Брянских лесов и находившаяся под руководством оперативной группы НКВД Орловской области, отрапортовала об успешном «выявлении шпионов и предателей» в рамках выполнения задач по «политической разведке»[434].

Используя результаты зафронтовой агентурной работы ленинградских и других чекистов и их партизанских формирований, а также информацию, собранную на уже освобожденных от врага советских территориях, весной 1942 г. созданное за несколько месяцев до этого для усиления партизанской и диверсионной активности в тылу противника четвертое управление НКВД СССР составило одиннадцатистраничное описание положения на оккупированной части страны. Помимо освещения созданного немцами нового административного, полицейского и политического режимов, введенных оккупантами новых типов удостоверений личности и правил перемещения по дорогам, а также влияния всех этих изменений на положение местного населения и его настроения, авторы этого документа проанализировали факты сотрудничества советских людей с врагом. Использованный ими при этом язык отчетливо передает испытанное ими глубокое потрясение от полученных результатов: «Большое количество людей из бывшего советского аппарата оказались продавшимися немцам, предателями и изменниками родины», – резюмировали они, отмечая также, что работающая на немцев агентура из местного населения «доходит до колоссальных размеров и оказывает большую услугу немецким властям в деле вылавливания всех подозрительных и враждебных лиц»[435]. Об аналогичной шоковой реакции партизан на первые проявления коллаборационизма поведал много лет спустя один из организаторов партизанского движения в Белоруссии Эдуард Нордман: «На первых порах для меня и моих молодых товарищей было просто дико слышать о какой-то “немецкой полиции” из местных жителей, о “старостах” <…> Мы свято верили тому, что писали в газетах до войны, были убеждены в нерушимом единстве и