Но проворство должен был проявить и журналист, специалист по российскому криминалу. Когда Приттман так назвал себя, провожая Костина на автовокзале, тот едва не расхохотался. Специалист!..

Ответ насчет срока он получил ровно через две недели. Вадим позвонил в гостиничный номер и сказал, чтобы Антон встречал Приттмана, прибывающего вечерним рейсом. Этот иноземный путешественник уже зарекомендовал себя в поединках с российской преступностью.

– Он все передаст тебе на словах. – Это означало, что пора паковать дорожную сумку и настраиваться на поездку в обратном направлении.

– Прокурор уже распустил слух о твоей смерти, – сказал Майкл, шагая к гостинице рядом с судьей.

От этих слов у Костина похолодела душа. Судя по всему, Пащенко старался не на шутку.

– Он уже второй день в своем кабинете пьет водку и страдает от потери близкого друга.

Брови Костина изумленно взметнулись вверх. Приттман же поморщился, словно ему наступили на мозоль. Причина его запоздалого недовольства заключалась в отсутствии кондиционера в салоне «Икаруса».

– Все верят, что ты умер, Энтони. Не знаю, господа, что у вас из всего из этого выйдет, только у нас в Джерси за подобные мероприятия можно сесть в тюрьму.

Приттман сделал все, о чем просил Антон. Долларовый общак, который передал ему судья, хранился все это время рядом с фешенебельной гостиницей «Спутник» в Смоленске. Майкл не понимал, почему судья не хочет положить его на счет в банке. Так, как делает этот русский, не поступит ни один американец! Какой идиот будет хранить сумку с палеными баксами? Даже если они и не такие, то ни один американец все равно не станет таскать их с собой! Может, все-таки положить их в банк?..

– Мне нужны эти доллары, – твердо сказал перед отъездом Костин. – Если положишь деньги в банк, то я позвоню в Джерси и скажу Салли, что ты трахал в Смоленске проституток.

Господи Иисусе! Приттман ночью закопал сумку за гостиницей, под кривой яблоней, рядом с мусорными баками. Он утоптал землю и положил сверху дохлого голубя.

– Теперь ты богатый человек. – Приттман с уважением, как настоящий янки, покачал головой и произнес исконно американскую фразу: – Ты стоишь семьсот пятьдесят тысяч без малого.

Вот так. Русский всегда скажет: «Ты стоящий парень». По мнению американца, цена Костина составляет семьсот пятьдесят тысяч долларов. И то без малого. Зато с каким уважением Приттман произнес эти слова!

Антону очень захотелось плюнуть и закурить. Пять минут назад он купил пачку «Кэмела» и сейчас непослушными пальцами пытался ее распечатать. Он все делал правильно до этого момента. Судья вывез Вострикова из Смоленска и поручил Шкаликову устроить бродягу в соседнем городе, где его не сумеют найти ни Тимур, ни Пастор. Там разруливают жизнь по понятиям другие братки. После убийства Салеха и Горца вожаки преступного мира Смоленска стали их откровенными врагами. Город Барнаул, столица Алтайского края, был вотчиной одного из бандитов, убитых в «Мерседесе». Братву просто так, без объяснений причин, на тот свет не отправляют. Если верить Шкаликову, алтайцам до сих пор никто ничего не растолковал.

Дома его ждет Вадик. Он знает все, и это хорошо. Ведь именно под его руководством следователи районной прокуратуры роют землю под Пастором и Тимуром. В этом деле слово, невольно брошенное на ветер, может стоить жизни. Его жизни, Антона Костина.

До чего же тяжело!..

Что делать дальше? Антон знал, что найдет ответ на этот вопрос сразу, как только междугородный автобус въедет на автовокзал в Смоленске.

– Наш материал произвел фурор в Джерси, – вдруг сказал Приттман. – Мэл Боско едва не кончил от радости. Только он сказал, что я в статье очень много выдумал. Босс ведь не знает, что это твой материал. Но я не счел нужным его переубеждать.

Антон, несмотря на усталость, сумел подавить улыбку. Но даже едва заметное движение бровей Костина заставило Приттмана насторожиться.

– Но ты ведь не выдумал, Энтони?! Если мой материал после сенсационного назовут липой – моей карьере конец!..

– Майкл, все, что вы пишете, всегда и везде будет восприниматься как шняга. – Антон с сигаретой в зубах и уже не скрываемой усмешкой в глазах повернулся к журналисту.

– Что есть шняга? – уточнил Приттман.

– То же самое, что фуфло. – Смеяться сил не было, поэтому Костин привалился спиной к перилам и вздохнул. – Вы верите в собственное величие, а когда на ваших глазах рушатся небоскребы – бежите в магазины за противогазами. Страхуетесь от инопланетян, веруете в сторонний разум и презираете земной, если он не ваш. Ваша логика беспардонна и прямолинейна, а потому – беззащитна. Вам никогда не понять мысль русского преступника. Потому что вы ни за что не предположите, например, что вегетарианец – это вовсе не тот, кто любит животных, а тот, кто ненавидит растения. Нужно жить в России по ее законам, чтобы понять ее. Но сделать это невозможно даже нам. Вам – тем более. Если ты не хочешь остаток жизни провести в русской зоне, то мотай отсюда поскорее, Майкл.

И вот пришла минута расставания.

Подняв с пола легкую сумку, Антон пожал руку журналисту и пошел к автобусу. Рейс объявлен, значит, не отменен. Приттман решил провожать его взглядом до того момента, пока тот не скроется в салоне.

Вдруг Костин остановился и, к удивлению американца, направился к телефонным аппаратам. Журналист стоял и смотрел, как судья набирал номер. Цифры издалека нельзя было разобрать, но, судя по их количеству, Костин делал междугородный звонок. Спокойно, словно на Бродвее со старым знакомым, он около минуты с кем-то поболтал и повесил трубку. По его слегка порозовевшему лицу Приттман сделал вывод, что разговор носил позитивный характер.

Закончив разговор, Антон вернулся к журналисту и сказал:

– Майкл, я не хочу тебя расстраивать, но лучше ты это услышишь от меня, чем от кого-либо другого. Клянусь тюрьмой Алькатрас и статуей Свободы, тебе сейчас лучше уехать и не появляться в Смоленске. Думаю, ты так и сделаешь. Возможно, ты мне очень понадобишься в скором времени. Только сейчас я не могу сказать, зачем именно. Потому что сам не знаю. А может, и вовсе не потребуешься. На всякий случай – прощай…

С минуту журналист стоял как громом пораженный. Он понял, в чем неповторимость российских судей. Во всяком случае, таких, как Костин. В беспардонной жестокости, основанной на точном исполнении закона. В их откровенной прямоте и справедливости. Они наверняка знают, что именно будет лучше. Но только такие русские судьи, как этот.

Антон, закрыв глаза, сидел у окна автобуса. Полтора часа в уши ему давил приглушенный рокот двигателя «Икаруса». Он не видел, что происходит за задернутой шторой, но знал, что через пять-десять минут водитель сбросит скорость и зарулит за автовокзал Смоленска, на стоянку. Вместо ухоженных улочек Лубянска его взору предстанут облезлые клены родного города да рваные газеты, которые ветер носит по мостовой. Еще Антон знал, что его ждет верный друг Вадик Пащенко. Они приедут в его квартиру, Вадим выберет из арсенала, хранящегося у него, бутылку «Смирновки», накроет стол, и они будут пить. Молча и помногу. Чтобы забрало, помогло забыть все, что произошло за последние две недели. А что будет потом?