Поэтому сейчас Пастор был спокоен и даже раскрепощен. Он смотрел на могилу Костина и молчал. Соха, напротив, был взвинчен до предела и курил одну сигарету за другой. Соха переносил скрытое наблюдение оперативников так же плохо, как австралийский абориген выдерживает русские крещенские морозы.

Но Овчарова пугала не тюрьма. Держать ответ за утерянный общак перед братвой ему рано или поздно придется. Этот момент истины оттягивали лишь очень важные события, произошедшие за последние дни.

Смерть алтайских авторитетов сильно покачнула воровскую общину, правящую городом Смоленском. Этим деятелям сейчас было не до разборок насчет восьмисот тысяч долларов. Бабки – плюнуть и растереть! Ушли из жизни уважаемые люди. Это уже не шутка. Кровь смоется только кровью. Об этом знали все, поэтому до выяснения обстоятельств гибели Горца и Салеха Пастора никто не беспокоил. Нужно будет – он за все заплатит. Если оправдается, то все равно кто-то должен будет ответить.

Но тут вам не ментовка. В этом мире глухари душу не тяготят. Два месяца, выделяемые следователю для доказательства вины подозреваемого, – слишком большой срок. Убийства в блатном мире расследуются очень быстро. Еще не было случая, чтобы воры казнили невинного.

– Ну-ка, разверни ленты на венках, – попросил Пастор.

«От коллектива суда Центрального района», «От сотрудников прокуратуры», «От друзей».

– Скромненько, но со вкусом, – заметил Пастор. – «От родных и близких». Ты знаешь родных и близких Костина, Соха?

– У него же не было родных… – Соха, скосив взгляд, посмотрел на вора. Он забыл, что ли? Но вместо прежнего спокойного выражения Соха увидел на лице Пастора блуждающую улыбку.

– Приведи сюда смотрящего за этим погостом.

Повторять дважды Сохе не было необходимости. Момент расслабления после зоны прошел сразу же, как его водворили в ИВС. Сейчас это был все тот же Витя Сохин. Домик руководства он не искал, знал наверняка, где тот находится.

Если ты решил приобщиться к бурной жизненной деятельности, полной опасностей, то первое, что нужно сделать, это застолбить себе участок на кладбище. Для Пастора, Сохи и всего блатного мира Смоленска кладбище было местом постоянных собраний. То одного братка развели за жизнь, то другого. Так, между делами и погостом, и проходит вся жизнь.

Смотрящий за кладбищем хорошо знал гостей, поэтому моментально вытащил свой огромный живот из-за стола и, колыхая им как арбузом непомерной тяжести, поспешил за Сохой. За способность мигать сто раз в минуту братва прозвала его Мигой. Он сопел, вытирал лоб платком, но старался не отставать. Не ровен час, Пастор еще подумает, что тот не торопится.

Коротко поздоровавшись, Овчаров спросил:

– Мига, ты помнишь день, когда этого парня хоронили?

– Конечно. – Смотрящий даже не использовал секунду, отведенную для раздумий. – Это судила. С Центрального района.

– Пламенные речи? Слова о том, какую утрату понесло общество в связи с трагической смертью этого человека?

– Да не было ничего! Похоронили по-человечьи да разошлись. В тот день народу было очень мало, но вот сейчас приходят, то поодиночке, то группами.

– А где такие памятники долбят? – Пастор кивнул на могильный камень.

– У нас их делают. Есть такой Михей Дятел. Полгода назад взяли, нормальный парень. Не пьет, с заказами проколов не бывает. Он раньше на зоне где-то под Красноярском чалился. Там и научился.

– На зоне? – оживился Овчаров. – Ну-ка, кликни его.

Ждать долго опять не пришлось. Мига проявил чудеса спринтерского искусства. Он исчез в тени надмогильных березок и через пять минут уже бежал обратно. За ним вразвалку следовал мужчина лет сорока в пестрой бандане. Он вытирал руки, по локоть украшенные татуировками, о короткий брезентовый фартук и равнодушно разглядывал гостей.

Когда он приблизился, Пастор всмотрелся в его руки и наметанным глазом за мгновение прочитал всю биографию мастера.

– Что-то ты не больно торопишься, мужик.

– А здесь спешить некуда, – резонно заметил тот, но так же моментально почувствовал авторитет незнакомца.

– Правильно. Но это когда тебя не зовут. Ты плиту делал?

– Моя работа.

– Кто заказывал?

– Уточнить надо. – Мужик стоял и смотрел на Пастора немигающим взглядом.

Овчаров молча выдерживал паузу. Соха незаметно бегал глазами, посматривая то на одного, то на другого. Зная Пастора, он понимал, что еще секунда такого игнорирования ситуации со стороны бывшего зэка, и вор выволочет его за ограду и заставит до вечера отжиматься от земли. Солнце будет закатываться, плача от сострадания, а этот придурок в бандане будет кряхтеть, хрипеть, но все равно отжиматься.

Но Овчаров спокойно произнес:

– Так ты уточни. Мужик полез в карман передника и вынул – вот сука! – маленький блокнот. Пастор даже бровью не повел.

Полистав замусоленную книжицу, монументальных дел мастер выдал информацию:

– Вот, короче. Двадцать первого числа это было. Памятник заказал Хряпов Иван Сергеевич. Все.

– Молодец, – похвалил Пастор. – Теперь слушай. В другой раз, когда меня сюда не привезут, а я сам приеду, будешь сразу выходить ко мне навстречу и первым здороваться. Если я еще раз увижу цвет твоих бебиков, когда ты будешь отвечать на мои вопросы, то накажу тебя. Станешь их поднимать на меня только тогда, когда я прикажу тебе это сделать. Ты все понял, мужик?

Мастер мгновенно потупил взгляд, остановил его на уровне колен вора и кивнул. Он уже давно понял, кто перед ним. Надежда на ошибку рассеялась с последними словами приезжего авторитета.

На воле очень хочется забыть обо всем том, что приходилось терпеть последние двенадцать лет. Но люди и события из прошлой жизни находили его и здесь, на кладбище. Даже тут ему объясняли, что он как был работягой-сучкорубом, так им и останется. Ему до конца дней придется склонять голову перед теми, кто именуется законниками.

Они ехали с кладбища. Пастор по обыкновению молчал и о чем-то думал. Соха по привычке свесил руку из окна, лежал на спинке сиденья и слушал по радио приглушенный фокстрот. У самого въезда в город Пастор неожиданно сбросил скорость и остановился, почти съехав в кювет. Его подельник, привыкший к этому, сдвинул к кончику носа темные очки и посмотрел на вора поверх оправы.

– Соха!.. – как-то страшно и глухо произнес вор. – Как он сказал? Какого числа сделал памятник?

– Двадцать первого, – ожидая подвоха, ответил тот.

– Кто-то перестарался. – Овчаров нажал на кнопку, и механизм, подвывая, стал опускать стекло.

Пока он прикуривал, Соха соображал, к чему это сказано.

Пастор уже выкурил половину сигареты, а ничего путного на ум его подручному так и не пришло. Он чесал голову, снимал и снова надевал очки. Мысль не выстреливала.