для охлаждения стволов. Но самая главная беда состояла в неумении командиров частей и соединений разных видов и родов войск координировать свои действия. Не всегда эффективно работала армейская разведка. Именно поэтому стрелковые части зачастую шли в наступление без авиационной, артиллерийской и миномётной поддержки, а танкисты не чувствовали локоть пехоты, не имели сапёрного обеспечения.

Серьёзные пробелы в организации управления и снабжения войск Красной армии, плохая подготовленность командного состава, отсутствие у войск специальных навыков ведения войны зимой в условиях Финляндии, – всё это в совокупности привело к огромным потерям личного состава и боевой техники. Моральный дух бойцов и командиров упал, люди разуверились в правдивости трескучей сталинской пропаганды.

В то декабрьское утро, когда серенькая морозная дымка окутывала сосновые леса и болота близ злополучного финского хутора, уже трижды занятого стрелковым полком и трижды оставленного им после жестокого миномётного огня и дерзких контратак финнов, наш батальон в четвёртый раз выбил противника, но потерял связь со штабом полка. Телефонный провод был перебит осколком финской мины. Николаю приказали немедленно восстановить связь и протянуть резервный телефонный провод.

Семеро связистов в белых масхалатах с двумя катушками провода поползли от соснового бора, где располагался штаб полка, в сторону хутора, до которого было метров триста открытого пространства: ни деревца, ни кустика, ни ложбинки… Впереди полз Николай, позади слева и справа четверо бойцов тащили две катушки, ещё двое замыкали и страховали товарищей.

Финны в утреннем сумраке, видимо, не обнаружили связистов. Когда до хутора оставалось меньше половины пути, на верхушках заснеженных сосен заиграли робкие лучики далёкого рассвета, серенькая мгла приобрела голубоватый оттенок, ярче засеребрился снег, видимость улучшилась. И тут по хутору ударили финские миномёты. Пользуясь тем, что столбы взрывов на какое-то время скрыли группу связистов, Николай приказал двигаться бегом. Они успели вовремя, связь заработала, и комбат, связавшись со штабом полка, потребовал огневой поддержки. Из-за леса по финским миномётным позициям заработали гаубицы дивизионной артиллерии, стрелковый полк двумя батальонами двинулся к хутору и, миновав его, стал продвигаться вперёд, к городку Муолаа.

Бойцы Николая, немного отдохнув, впряглись в несколько саней с нагруженным на них катушками проводов, коробками полевых телефонов и, по пояс утопая в снегу, потянулись догонять штаб. В тот момент, когда связисты уже покинули хутор, финские артиллеристы, видимо, удручённые потерей хутора, пустили по нему несколько снарядов. Один из них разорвался позади Николая, не задев его осколками. Но сила взрывной волны подняла сержанта ввысь и отнесла метров на десять в сторону. Четверо связистов погибли, троих, и Николая вместе с ними, сильно контузило. Он, потерявший сознание, распростался в глубоком снегу, крепко сжимая в руке винтовку.

Полк ушёл далеко вперёд. Только к вечеру замёрзших связистов обнаружили бойцы похоронной команды, собиравшие близ хутора при свете факелов тела своих и финских солдат. Николаю повезло, партию раненых быстро доставили санитарным поездом в Ленинград.

В госпитале военный хирург, осмотревший сержанта, его лилового цвета ступни, с грустью заключил:

– Придётся, боец, ступни ампутировать, иначе может начаться гангрена.

– Ноги резать не дам! – резко ответил Николай. – Дайте телеграмму матери, она заберёт и вылечит меня.

Военврач переступил с ноги на ноги, опёрся о спинку койки. Ему было жаль этого молоденького сержанта, но он, насмотревшийся на сотни раненых и помороженных бойцов, большинство из которых ему удалось спасти, знал, ступни надо ампутировать, другого пути нет.

– Телеграмму мы, конечно, дадим, но операция неизбежна, поверь мне.

– Ноги резать не дам. За сколько телеграмма дойдет до Новгорода?

– Завтра твоя мать её получит. Она у тебя врач? Нет? Тогда операция нужна безотлагательно.

Николай закрыл глаза, он знал, мать немедленно приедет к нему и заберёт домой, вылечит, поднимет на ноги. И он вместе со своими двумя младшими братьями вновь встанет на лыжи и коньки, а летом будет гонять мяч на их пришкольном футбольном поле.

– Товарищ военврач второго ранга, резать не дам. Это мой окончательный ответ. Сколько времени у меня есть?

– Дня три, не более. Мы, конечно, немедленно начнём лечение, но, если мать тебя не заберёт, пойдёшь на операцию.

2

Мать приехала к вечеру следующего дня. Переночевав у родственников, с утра, не заходя в палату к сыну, нашла главного врача госпиталя и лечащего хирурга, молча выслушала диагноз и написала заявление с просьбой отпустить сына домой, взяв всю ответственность за его судьбу на себя. В канцелярии госпиталя быстро оформили перевод на амбулаторное лечение, выдали необходимые документы, продовольственный аттестат, комплект новой зимней формы с шинелью, полушубком, шапкой и валенками, погрузили укутанного в одеяла Николая на носилки и вместе с матерью на госпитальном автобусе отвезли на Московский вокзал к поезду на Новгород.

В вагоне, уложив на нижнюю полку сына и тщательно подоткнув под него одеяла, чтобы не дуло, мать встала на колени, с нежностью обняла Николая, словно малолетнего ребёнка, прижалась к его лицу своей теплой, мягкой щекой. Она не плакала. Николай вообще за свою, пусть и недолгую жизнь, ни разу не видел, чтобы мать плакала. Только ее широкое, белое, красивое лицо в полумраке вагона излучало, будто лик иконы, необычно тёплый, нежный, ласковый свет.

– Ты, Николушка, ни о чём не думай, – шептала она, гладя щёки сына шершавой ладонью, – не волнуйся и не бойся, мы тебя в обиду не дадим, вылечим, мой родной, поставим на ноги, и будешь ты, соколик мой ясный, лучше прежнего. Будете вы с Женюшкой и Толинькой, словно жеребята заводные, носиться и мяч гонять.

Николай вырос в работящей, дружной семье. Отец его, Константин Васильевич, был лучшим в Новгороде печником, очень уважаемым человеком. И хотя в большевистской партии не состоял, авторитет среди партийных и советских работников имел солидный. В молодости, правда, в годы Гражданской войны, работая в Питере, баловался левоэсеровской премудростью, но быстро одумался и подальше от глаз ВЧК сбежал в Новгород. В начале тридцатых по неизвестным ему причинам дважды вызывали в горотдел ОГПУ, спрашивали, не состоял ли он в партии социалистов-революционеров, называли какие-то фамилии. Он от всего отказывался, а чекисты, похоже, фактов никаких не имели, да и лишиться такого замечательного печника для них резона не было. Одним словом, отпустили и о революционной его молодости больше не вспоминали.

Сложенные им печи и камины исправно работали многие годы. Заказы, как правило, расписывались на несколько лет вперёд. Вначале клались и ремонтировались печи в органах государственной власти, школах, больницах, клубах, библиотеках, затем – на предприятиях и в организациях, и в самую последнюю очередь – в частных домах, но уже по вечерам или по воскресеньям.

Константин Васильевич