не хватало в самом начале русской кампании попасть в немилость к фюреру. Тогда конец карьере, позорная отставка без пенсии… Нет, этого допустить нельзя. Он уничтожит сегодня русских и оседлает Минское шоссе. Генерал отдал приказ командиру 21-го танкового полка возглавить наступление.

Видимость была отвратительная. Убористый дождь словно сетью с мелкой ячеёй накрыл всё вокруг. Лапшин заметил в стереотрубу танки, когда те подползли к насыпи уже метров на сто. Он отдал команду «к бою», и в этот момент ударили врытые в землю четыре БТ-7. Идущий первым легкий Т-38 чешского производства был подбит, загорелся, потеряв гусеницу, развернулся на девяносто градусов и перекрыл дорогу. Колонна остановилась, и БТ стали методично её расстреливать. Когда подбили шестой танк, немцы, то ли забыв о минах, то ли в отчаянии, стали обходить горевшую технику по обочинам. Первым взрывом противотанковой мины один Т-38 подбросило вверх, башня сорвалась с погона и отлетела в сторону. Другой танк, напоровшийся на мину, перевернулся, и его гусеницы ещё несколько минут молотили по воздуху. Немцы стали пятиться назад и потеряли на минах ещё две бронемашины.

Обер-лейтенант Хельмут фон Харнак, командир передовой роты 21-го танкового полка наблюдал весь этот кошмар в бинокль из люка своего Т-38. Потеряв две трети танков роты, он не запаниковал, офицером он был опытным и упрямым. Он решил идти напролом. Растолкав танками всю подбитую технику с просёлка, последние пять бронемашин немцев рванули к насыпи.

Встретила их батарея Лапшина. Легкие чешские танки были неплохими машинами, с надёжными двигателями и крепкой подвеской, лучше старых лёгких немецких Т-I и T-II. Но их пятнадцатимиллиметровая броня легко пробивалась бронебойными и подкалиберными снарядами советских 45-мм пушек. Последние танки роты фон Харнака были подбиты. С трудом выбравшегося на броню горевшего танка, раненого обер-лейтенанта подхватили под руки танкисты других подбитых машин и утащили в тыл.

Ещё одна атака немцев была отбита. Просёлочная дорога и большой пустырь перед железнодорожной насыпью были забиты уничтоженной немецкой техникой. Сильный дождь прибивал огонь на последних подбитых танках, не позволял расползаться удушающим запахам горевшего металла и сожженных человеческих тел.

Не успел Гордеев получить доклады командиров подразделений о потерях, как начался новый артиллерийский обстрел. Немцы засекли врытые в землю БТ и спрятанную в насыпи противотанковую батарею, и в этот раз огонь гаубиц был направлен на них. Тяжёлые снаряды буквально перепахали насыпь. В том месте, где стояли пушки Лапшина, образовался огромный пролом; повсюду торчали железнодорожные шпалы; закрученные в спирали рельсы придавали этой жуткой картине какой-то сюрреалистический вид. Два БТ, врытые справа от просёлка, немцы уничтожили. Те, что зарыли слева, были невидимыми за густым дымом от горевших немецких танков.

Рядом с гордеевским КП разорвался снаряд. Взрывной волной снесло крышу дома, и чудом оставшиеся в живых Гордеев, Уколов и связист оказались под открытым дождливым небом. К ним поднялся младший лейтенант Люлин.

– Товарищ капитан, может, пора уже? КВ с прогретым движком стоит.

Гордеев строго глянул на танкиста и буркнул:

– Брысь отсюда!

За Люлиным поднялся командир взвода управления лейтенант Воронов, весь мокрый, в разорванной гимнастёрке, с кровоподтёком на лбу.

– Товарищ капитан, – закричал он, видимо, контуженный, – батареи больше нет. Куда прикажете встать?

Гордеев, схватив его за грудки, процедил:

– Иди, лейтенант, всё выясни: где комбат, что с людьми, с орудиями, как со снарядами? Выясни и, как положено, доложи.

Когда все ушли, Гордеев приказал вестовому:

– Пройди, Уколов, по всему узлу обороны, погляди что да как. Про Колодяжного узнай, про Дзюбу.

– Есть, товарищ капитан. – Уколов схватил автомат. – Я мигом.

Немецкие гаубицы замолчали, предоставив простор миномётам. Мины с противным чавканьем ложились густо и на насыпи, и в деревне, и на флангах. За заградительным миномётным огнём появились цепи немецкой пехоты. Перед ними шли бронетранспортёры, а за пехотой ползли средние танки Т-III с 50-мм пушками. Вдруг из проёма насыпи ударила противотанковая пушка.

– Кто же там? – вскрикнул Гордеев.

Он вскинул бинокль и увидел лейтенанта Воронова у прицела орудия. Два раненых бойца подтаскивали ящики со снарядами, а ещё один, лежавший на боку, одной рукой заряжал пушку. Выстрел! Загорелся ближайший бронетранспортёр. Ещё выстрел, осколочный, разметал пехоту. В этот момент слева на насыпь вскарабкался трофейный бронетранспортёр и пулемётным огнём стал отсекать пехоту. А дальше, за насыпью, тоже слева, заговорил врытый БТ.

Гордеев обрадовался. «Жив Колодяжный! Он на бронике. И бэтэшка ещё жива. Ничего, сегодня выстоим!» Прибыл мокрый до нитки Уколов, доложил:

– Товарищ капитан, старший лейтенант Лапшин тяжело ранен, я приказал его в лес отнести. На батарее в живых остались лейтенант Воронов и три бойца, взводные, и все расчёты погибли. Цела одна пушка.

– Вижу, Уколов, вон она работает.

– От взвода сапёров в строю осталось девять человек. Раненых отправили в лес. Лейтенант Колодяжный на трофейном бронетранспортёре решил по немецким тылам пройтись. Я ему сказал, что командир приказа не отдавал, а он мне, ты, мол, сержант, о приказе не знаешь. Ни одного бронебойщика в живых не видел. Младшего лейтенанта Дзюбу не нашёл. Сержант Ефременко с ездовыми приготовил обед, раненых перевязали.

В этот момент справа на насыпи резко громыхнуло противотанковое ружьё. Потом ещё и ещё… Полугусенечный бронетранспортёр остановился и стал медленно чадить. Это был младший лейтенант Дзюба. Позицию бронебойщика накрыло несколько мин, ружьё замолчало.

В дождливую непогоду сумерки наступили быстро. Немцы прекратили миномётный огонь и атаку. Воспользовавшись темнотой, лейтенант Колодяжный с тремя сапёрами снял с четырёх подбитых бронетранспортёров пулемёты с патронными коробками, соорудили из немецких гранат несколько растяжек и на своём трофейном бронетранспортёре вернулись обратно.

В одном из уцелевших сараев собрались живые защитники узла обороны. Гордеев насчитал пятнадцать человек без старшины, ездовых и раненых, что скрывались в лесу, и экипажа КВ, дежурившего в танке. Когда Колодяжный роздал пулемёты и коробки с патронами, гранаты, Гордеев сказал:

– Мы выстояли двое суток, выполнили приказ и можем уходить с чистой совестью. Рация разбита, и я не смог связаться со штабом дивизии, но, полагаю, можем уходить. – Он пристально оглядел всех.

Измотанные бойцы и Колодяжный ждали приказа, любого. Гордеев это понимал. Если бы он приказал продержаться ещё двое суток, никто бы не возражал. Надо так надо. Он приказал:

– Оставляем насыпь. Лейтенант Колодяжный, всех сажаете на бронетранспортёр и двигаетесь в лес. Там забираете раненых и вместе с конными упряжками уходите к шоссе. Экипажи трёх оставшихся БТ-7 взрывают машины и уходят со всеми. Вам всё понятно?

– Так точно, товарищ капитан, – ответил Колодяжный, – кроме одного: а как вы?

– Я остаюсь с экипажем тяжёлого танка КВ, буду прикрывать ваш отход. Встретимся на Минском шоссе.

– Товарищ