href="ch2-537.xhtml#id537" class="a">[309.6].

Стоя рядом с младшим братом, старший Мэй Ханьсюэ бросил долгий взгляд на простирающиеся за Вратами заснеженные просторы Куньлунь и возвышающуюся над миром священную гору Шэншань, а потом по всем правилам вежливо склонился перед давно уже умершей в его мире главой Минъюэ Лоу:

— Личный ученик Мэй Ханьсюэ сегодня прощается с наставником.

Хотя на первый взгляд речи этих двух человек звучали легко и непринужденно, но все, кто их знал, понимали: в сердце своем они уже все твердо решили.

Минъюэ Лоу лишь закрыла глаза, и тихий вздох ее унес ветер.

Какое-то время братья Мэй помогали поддерживать магический барьер Сюань-У. Когда они убедились, что последний из стоявших в защите заклинателей протиснулся в щель Врат Жизни и Смерти, младший брат широко улыбнулся, а старший чуть кивнул головой. Ответственная задача, что так долго тяжелой ношей лежала на их плечах, была почти выполнена. В этой жизни они смогли отплатить за доброту, смогли заслужить любовь, оправдать доверие друзей и не обмануть ожидания мира людей. Стоя перед клокочущей стеной воды, эти двое почувствовали облегчение и, закрыв глаза, погрузились в морскую пучину… Когда огромная волна схлынула, их силуэты исчезли без следа, подобно упавшим в воду лепесткам сливы…

К этому моменту люди либо отступили за границу Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти, либо навеки вернулись в вечное безмолвие безбрежного синего моря.

И тут струны гуциня внезапно смолкли.

Когда Чу Ваньнин поднял взгляд, Цзюгэ обратился золотым светом и вернулся в его плоть и кровь. Его белая одежда затрепетала на злом ветру, когда среди бескрайних снегов Куньлунь он поднялся и повернулся спиной к толпе людей.

Какое-то время никто не мог понять, что он собирается делать.

— Осталась лишь небольшая брешь, — чуть повернув голову, сказал Чу Ваньнин. Усилившийся ветер подхватил широкие рукава его одежд и растрепавшиеся черные волосы. — После того, как я уйду, закройте ее, и покой этого мира будет сохранен.

— …

Повисла мертвая тишина. Потом, видимо, до людей дошел смысл его слов и они начали громко кричать:

— Уважаемый наставник!

— Наставник Чу!

От ужаса у Сюэ Мэна волосы встали дыбом. Спотыкаясь, он бросился к нему по снегам Куньлунь:

— Учитель! Учитель!!!

Но заснеженная дорога была слишком скользкой, а он так спешил, что поскользнулся и упал. Черные влажные глаза, похожие на глаза загнанного зверька, со страхом и болью уставились на Чу Ваньнина.

— Учитель…

Услышав его голос, Чу Ваньнин обернулся и издали взглянул на него.

— Прости меня, — в конце концов сказал Чу Ваньнин.

«За что простить?»

Зрачки Сюэ Мэна сузились от ужаса. Казалось, ему в темечко вонзилось сверло и в образовавшуюся дыру кто-то насыпал снег и ледяную крошку прямо в его мозг.

«За что простить?! Простить его за отношения с Мо Жанем? Простить за то, что обманывал его? Или за то, что…»

Горло сжалось, и он тяжело сглотнул слюну.

«Или все-таки за то, что…»

— Не надо! Не уходите! — Сюэ Мэн окончательно сломался и, встав на колени посреди заснеженного поля, зарыдал в голос. — Не уходите! Почему вы все так делаете… Почему все хотят оставить меня… почему я остался один!

Слезы непрерывно текли по его измазанному кровью лицу, оставляя за собой белые дорожки.

Казалось, что эти душераздирающие рыдания с кровью вырываются из глотки человека, нутро[309.7] которого разорвано, растерзано и разбито на мелкие кусочки.

— Не бросайте меня... вернитесь! Вы все, вернитесь назад!

Стоя на коленях, он выл как зверь. Хлопья снега беззвучно падали ему на плечи, и со стороны казалось, что этот человек был раздавлен и стерт в пыль крутящимися в небе снежинками.

Ему больше не подняться.

— Пожалуйста… вернитесь…

«Что у меня еще осталось?

Отец. Мать. Старший брат. Друг.

Даже Лунчэн разбит вдребезги.

Вернитесь.

Не забирай с собой мою последнюю опору.

Учитель… умоляю…»

Но Сюэ Мэн не знал, что Чу Ваньнин уже мертв.

Из-за своей невероятной силы он был насильно возведен на алтарь для поклонения и вынужденно нес на своих плечах тяжелый груз ответственности, не имея возможности даже на мгновенную передышку.

Он видел, как любимый человек последний раз закрыл глаза в его объятьях.

Он своими руками пытался расчленить тело своего возлюбленного.

Он был вынужден обнажить меч против своего покойного мужа.

Даже одного из этих событий было бы достаточно, чтобы полностью опустошить сердце, а ему пришлось пережить их все. Для него больше не было пути назад.

«Я отдал все силы, чтобы все вы жили.

Поэтому теперь вы ведь можете позволить мне раз в жизни побыть эгоистом и умереть вместе с ним».

В конечном итоге Чу Ваньнин переступил порог Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти и с заснеженных полей Куньлунь, где только-только занимался рассвет, вернулся в мир, разорванный в клочья бурлящими водами Великого Потопа.

Туда, где небо и земля потеряли все краски жизни, туда, где все горы, реки, леса и озера стали одним безбрежным океаном.

Где не было ни солнца, ни луны, где стерлась граница дня и ночи, где остался лишь один полуживой человек.

В волочащихся по земле белых одеждах Чу Ваньнин подошел к нему сзади и обнял его со спины, а потом своими длинными тонкими пальцами накрыл покрытую разошедшимися шрамами ладонь Тасянь-Цзюня.

Потрясенный до глубины души, Тасянь-Цзюнь вздрогнул и резко повернул голову:

— Почему ты…

Чу Ваньнин улыбнулся, и из-под длинных ресниц на него мягко взглянули черные как ночь глаза феникса.

— Я же говорил.

— …

— В Аду слишком холодно, я последую за тобой в могилу.

Теплое тело обнимало лишенную тепла жизни бренную оболочку. Труп Тасянь-Цзюня был сильно искалечен, левая нога почти полностью рассеялась, обратившись в пепел.

На его лице отразилась масса самых разных эмоций. В конце концов он поджал губы и отвернулся.

— Нет никого, кто бы достал этого достопочтенного больше, чем ты. Что за нужда приходить и навязываться мне в сопровождающие?

Но в этот момент ему казалось, что его сердце разорвалось и из него наружу вырвалась вся его нежность, преданность и любовь. Понятное дело, что он был всего лишь трупом, но сейчас он вдруг почувствовал невыносимый жар во всем теле.

Помолчав немного, Тасянь-Цзюнь вдруг обернулся и сказал:

— Точно! Действительно есть одна вещь. На самом деле есть одна вещь, о которой достопочтенный должен тебе рассказать.

— Что это?

Он вскинул голову и, сдерживая удушающую тяжесть на сердце,