дверь Элизабет, и остался стоять там, глядя на эту дверь так напряженно, что заставил Гийома улыбнуться. Этот юноша страстно полюбил девушку, которую впервые увидел лишь сутки назад.

Какое-то время мужчины оставались каждый на своей позиции: один смотрел на дверь своей возлюбленной, другой за ним наблюдал. И постепенно в голове Гийома начал вырисовываться план. Скорее, это был порыв: почему бы полностью не довериться этому молодому человеку, который рискнул вызвать на себя гнев и злобу такого опасного человека, как Фуше, ради того, чтобы прийти на помощь даме своего сердца? Почему не поручить ему защиту Элизабет, ведь ему, отцу, этого никогда не разрешат?

Гийом немного подумал об этом и неожиданно решился. Пройдя по галерее тихо, как кошка, он спустился во двор, сделал несколько шагов, остановился и начал набивать трубку. Услышав скрип сапог по гравию, Гийом обернулся.

— О! Вы здесь? — он разыграл удивление. — Неужели и вам эта скверная луна не дает спать? По мнению моего врача, у меня слишком чувствительные нервы, и каждый месяц я мучаюсь бессонницей из-за ночного светила...

— Это не мой слушай. Мне просто не хотелось спать.

— Какое удачное совпадение! Я хотел поговорить с вами без свидетелей, но не смел побеспокоить вас. Не хотите ли присесть на скамью? Ни один любитель ночных прогулок нас там не увидит.

— Ну, что ж, давайте присядем.

Несколько минут мужчины курили молча. Гийом пытался подобрать слова для начала разговора. Наконец он решился:

— Я хотел поговорить с вами о моей дочери, Класи.

— Я предпочитаю, чтобы вы называли меня Гимаром.

— Не в этом случае: я обращаюсь к дворянину, а не к полицейскому. Я хочу попросить вас об огромной услуге. Речь идет об очень серьезном деле, поэтому мне хотелось бы быть уверенным в том, что вы сразу же забудете мои слова, если не сможете мне оказать эту услугу. Я не хочу приносить несчастье невиновным...

— Даю вам слово! — серьезно ответил молодой человек.

— Слушайте. Элизабет ни под каким предлогом не желает возвращаться домой. Я должен объяснить вам, почему. Она не жила там в то время, когда встретила принца и решила последовать за ним.

Гийом не любил долгие разговоры. Он умел в нескольких словах передать главное, поэтому ему понадобилось немного времени — ровно на одну выкуренную трубку — для того, чтобы объяснить Гимару положение дел в доме «Тринадцать ветров».

— Вы понимаете, — закончил Гийом, — что я сейчас не в том положении, чтобы чего-то требовать от Элизабет. А она не хочет ехать ни к кому из наших друзей. Я знаю еще одно решение этого вопроса, но для этого мне потребуется терпение. А Элизабет хочет поехать к своим друзьям.

— Где они живут?

— Я вам скажу об этом чуть позже. Мне нужно сначала услышать ваш ответ.

— Все достаточно справедливо, но должны ли вы действительно подчиняться абсолютно всем требованиям? В конце концов, если вы совершили ошибку — для мужчины вполне простительную, — ваша дочь совершила ошибку куда более серьезную. Ей всего лишь шестнадцать лет...

— Я знаю, но более не чувствую себя вправе влиять на ее судьбу.

Гийом замолчал, сделал глубокий вдох, словно собирался нырнуть. Все решится в следующее мгновение.

Ему оставалось только молить Бога поразить его немотой в том случае, если он совершает огромную глупость.

— Мне это стало известно совсем недавно, — заговорил он, — но от этого ситуация не стала поправимой. Элизабет и... беглец поженились.

— А!

Чего же боялся Гийом? Взрыва ярости? Упреков или другой реакции, вызванной глубоким разочарованием? Он услышал только глубокий вздох и слова Виктора Гимара:

— Не думаю, что вы давали на это свое согласие.

— По-моему, я сказал вам, что сам только что узнал об этом? Разве это что-то меняет?

— С точки зрения законности брака, несомненно. Особенно если речь идет о простом церковном благословении. Через несколько месяцев закон вдвойне будет на вашей стороне. Сейчас много говорят о Гражданском кодексе, который так нравится Первому консулу. Но я полагаю, что, задавая ваш второй вопрос, вы говорили не о легальном аспекте этого брака. Вы хотите узнать, меняет ли это что-то для меня?

— Вы правы. Мне показалось... что вы не совсем равнодушны к моей дочери.

— Вы честны со мной, и я тоже буду честным. Это правда, я люблю ее. Ведь такие вещи случаются с людьми без предупреждения. Но замужем она или нет, это ничего не меняет в моих чувствах. Мое желание ее защитить стало еще сильнее, потому что вам она определенно в этом праве отказывает. Вот только...

— Именно об этом я и хотел вас попросить! — с облегчением выдохнул Гийом. — Слава богу, вы меня поняли!

— Вы не дали мне возможности закончить. Я собирался сказать вот что: моя защита не будет распространяться на ее супруга, которого я по-прежнему считаю врагом порядка и мира в нашей стране. Если мне удастся его схватить...

— Осторожнее! Элизабет вас возненавидит, а она очень склонна к этому.

— Я в этом не сомневаюсь, но я выполню свой долг. Могу вам обещать лишь одно: я сделаю все возможное, чтобы самому в этом не участвовать.

— Есть еще люди, у которых она намерена остановиться. Если их арестуют, она будет скомпрометирована навсегда. Я не испытываю к ним никакого доверия, хотя и не знаю их. Они могут выдать Элизабет.

— Между арестом подозреваемого и облавой — большая разница; тут есть пространство для маневра. Приказы Верховного судьи Ренье не допускают двойного толкования: принца следует захватить тайно, всеми силами избегая скандала, который возродит крайне опасную легенду. Добавлю, что ни при каких условиях ему не может быть причинен вред. Арестовать его — да, убить его — нет! Бонапарт всегда сожалел о том, что короля и королеву казнили. Он не хочет пачкать руки в крови принца... Теперь вам все известно. Вы по-прежнему готовы мне доверять?

— Полагаю, да. Элизабет хочет ехать в Байе. Я не знаю точно, к кому именно. И вы понимаете, что даже речи не может быть о том, чтобы я сам отвез ее туда.

В тени дерева Гийом увидел, как сверкнули темные глаза и белоснежные зубы сына балерины.

— Если она знает, чем я занимаюсь... А я уверен, что вы ей об этом сказали... Она была со мной подозрительно