пафосное деяние… превратится в балаган. Большая идея на букву «Л» околела внутри меня… как хомяк в резервуаре с керосином. Мой страх токсичен, я буду транслировать безволие, депрессию и неизбежность смерти, я буду бесконечно воспроизводить Фарита, а ему этого и надо. Физрук понимал с самого начала… И Стерх все знал наперед. А я все на что-то надеялась.

Костя стоял у стола, в руках у него был граненый стакан, почти до половины заполненный золотыми монетами. Костя разглядывал их с болезненным напряжением.

– Ты все прогадила, – заговорила Лиза звонким, отрешенным голосом, как литавры на похоронах. – Ты сильнее всех нас, вместе взятых! И всех, кто когда-то учился в Институте! И ты позволила Фариту превратить тебя в тряпку… в кусок дерьма! Ты отказываешься даже пробовать, потому что все мужики козлы?!

– Не все, – устало сказала Сашка. – Но все мужики мне не нужны. Мне нужен был – этот…

Костя быстро на нее посмотрел, кажется, с обидой, и осторожно поставил на стол тяжелый стакан с монетами.

– Вранье, – отрывисто сказала Лиза. – Единственный суженый-ряженый в жизни – манипулятивная выдумка, подарочек из патриархальной древности, давно пора его выкинуть на помойку… При чем тут любовь?

– Твой Лешка, – сказала Сашка шепотом.

– Впервые слышу это имя, – Лиза оскалила зубы, двумя широкими шагами подошла к Косте, обхватила его голову ладонями и поцеловала в губы – так, что он в первый момент не смог вырваться, а потом обмяк и покорился. Сашка смотрела, как они целуются, понимая все больше, что между этими двумя нарастает грамматическая связь – не зря Адель поставила их на занятия в паре. Наверное, они станут единым звеном, когда Речь будет пользоваться ими: увязывать страх и надежду, придавать форму, создавать смыслы, растить идеи, как кристаллы в растворе, строить проекции, заплетать ниточки ДНК…

– Саша, – тихо сказал Егор, и Сашка только сейчас вспомнила о его существовании. Егор нервно облизнул губы.

– Хочешь, я…

Она подумала, что он предложит ей заняться сексом прямо сейчас, пока Костя и Лиза заняты друг другом. Но Егор, запнувшись, выговорил:

– Хочешь, я поговорю с… Ярославом, когда он приедет? Лиза права – надо хотя бы попробовать…

– Спасибо, что предложил, – Сашка криво улыбнулась.

Подошла к двери в коридор – снаружи все еще кто-то переговаривался, топтался, ждал. Сашка вернулась, осторожно обошла Лизу и Костю, все еще сцепившихся в поцелуе, погладила Егора по голове, как ребенка, открыла дверь на балкон, впуская в комнату сырую мартовскую ночь. Взобралась на перила и прыгнула, как в бассейн, – но не вниз, а в небо.

* * *

– Дмитрий Дмитриевич. Я предъявляю вам волю Глагола – я хочу аннулировать себя, исходную идею и все возможные проекции.

Она знала, что в эти минуты будет вспоминать не горящий дом и не рухнувший самолет, а ночной полет над Торпой. Все крыши, которые когда-то открыл ей Стерх, все привычные маршруты над башенками и флюгерами. Не идеальный каменный город, где в ратуше сидит чудовище, – а ленту реки, видимую сверху, и отражения звезд в воде, и маховые перья, подрагивающие на ветру.

Физрук смотрел на нее, его зрачки-диафрагмы расширились, Сашке показалось, что в будущем что-то меняется – именно в этот момент. Он вытащил из-под пиджака свой тренерский секундомер, замер, передумал, поднялся из-за преподавательского стола в первой аудитории.

– Идемте.

Сашка вышла за ним в коридор. Она знала еще вчера, что дорога покажется долгой, но она будет вспоминать не разбитую машину на шоссе и не труп Александры Самохиной, а новогоднюю ночь, темную спальню и фейерверки за окнами.

С каждым ее шагом Ярослав возвращался. Тот, что был раньше. В которого она верила, как маленький ребенок в Деда Мороза.

Физрук торопился. Вестибюль казался огромным, как площадь. Сашка рассеянно улыбалась, взглядом прощалась со стенами, оконными проемами, дверью и вахтерской будкой; вот ступеньки вниз, они ведут в буфет и дальше, на подземный административный этаж. Сашка замешкалась всего на полшага…

– Саша! Сашенька!

Этот голос не мог бы здесь звучать и показался страшно неуместным. Сашка обернулась; Антон Павлович, в зимней куртке и смешной вязаной шапке, шел через вестибюль, не замечая, кажется, ни гигантской статуи, ни насторожившегося вахтера:

– Саша, мне нужно срочно с вами… Я вас искал…

– Идемте, – отрывисто сказал Физрук. – Скорее.

– Я… прошу прощения, – Антон Павлович был уже в нескольких шагах и только сейчас, по-видимому, разглядел Физрука, который горой возвышался над Сашкой. – Я, возможно, не вовремя… мне надо передать Саше важнейшую вещь… сообщение…

Физрук взял Сашку выше локтя – ей стало больно. Она чуть напрягла плечо; Физрук тут же разжал хватку:

– Я не могу вас принудить, но…

– Сейчас, – старик торопливо шарил во внутреннем кармане куртки. – А, вот оно… понимаете, Саша…

Это был смятый листок с тремя строчками, написанными от руки, неровным и крупным почерком: «Саша. Ты мне не отвечаешь. Отец передаст тебе письмо. Прилечу в воскресенье. Со мной будут мои дочки. Дождись, пожалуйста».

Антон Павлович смотрел на Сашку, ничего вокруг не замечая, линзы его очков казались фарфорово-голубыми.

– Я никогда не видел внучек, – сказал шепотом в ответ на Сашкин потрясенный взгляд. – Думал, в жизни не увижу… и вот…

Сашка подняла голову. Физрук смотрел на нее сверху вниз. Лицо его было бесстрастным, а глаза пустыми.

* * *

Самолет подъехал своим ходом почти к самому зданию аэровокзала. Круглолицый немолодой пилот сидел в кабине, просматривая свои бумаги, а его напарник уже говорил с кем-то по телефону и улыбался так плотоядно, будто хотел сожрать невидимую собеседницу, а не просто затащить ее в постель. Сквозь облака пробивалось солнце и отражалось на лобовом стекле – новом, потому что во время технического обслуживания его заменили, заподозрив скрытые дефекты.

Пассажиры гуськом спускались по трапу. Ярослав вышел одним из последних, держа за руки двух девочек лет трех или четырех, одинаковых и очень сосредоточенных. Сашка издали вглядывалась в их лица, ревниво, желая увидеть в детях проекции Ярослава; проекций не было. В детях отражалась недавняя радость полета, немного напряжение, немного усталость. В здании аэровокзала запустили «карусель», и грузчики начали забрасывать на ленту чемоданы.

– Я сдался в багаж, – сказал Ярослав вместо «здравствуй». – У нас много вещей.

– Привет, – сказала Сашка девочкам. – Вас как зовут?

Девочки насупились и спрятались за Ярослава.

– Это Катя и Даша, – сказал Ярослав отстраненно. – Вон едет наш чемодан… Там подарки для дедушки.

* * *

Дети сидели на деревянном полу посреди комнаты, завороженно рылись в куче старых игрушек, подобных которым наверняка не видели никогда. Одинаковые, как отражения, сестры