поддерживаться. Всего за 1942 год поляки передали советской стороне 170 разведывательных отчетов, а до марта 1943 года — еще 35[436]. И лишь после полного разрыва дипломатических отношений СССР с лондонским правительством Польши сотрудничество в этой области было полностью свернуто.

Зато в ходе этого недолгого партнерства советская контрразведка вплотную столкнулась с активной работой польской разведки против СССР. Помимо общих пропагандистских акций среди этнических поляков, офицеры разведки из армии Андерса, работая с позиций курсов по подготовке польских офицеров разведки в Туркмении, пытались вербовать на территории СССР агентуру и изучали приемы и методы оперативной работы советских спецслужб. Проведенные оперативные разработки позволили контрразведывательному отделу НКВД Узбекской СССР разгромить резидентуры польской разведки в Ташкенте, Янги-Юле, Кзыл-Орде и некоторых других населенных пунктах Средней Азии и Казахстана.

Намного более существенными являлись взаимоотношения Москвы с Лондоном и Вашингтоном, однако их постоянно омрачал дух антисоветизма, а до 1943 года — и неверие в способность СССР одержать победу над Германией. Советская сторона также не доверяла искренности новых союзников, причем зачастую обоснованно, и вела себя соответствующим образом. Неприязнь и недоверие накладывались друг на друга, усиливались и постепенно возрастали, поэтому взаимодействие участников антигитлеровской коалиции в разведывательной области трудно назвать безоблачным.

Военный атташе Соединенных Штатов Америки в Москве Айвен Питон носил скромное звание майора и являлся убежденным антикоммунистом, как и его помощник майор Дж. Мичела. Оба они были настолько уверены в скором и неминуемом падении СССР под ударами вермахта, что уже в первой половине июля 1941 года сожгли все свои папки с документами, во избежание их захвата немцами. Вследствие этого поступавшие из Вашингтона указания о необходимости предоставлять всю информацию советским коллегам (кроме криптографической) оставались невыполненными, однако атташе и его помощника это нисколько не тревожило. Взаимодействие ВАТ с Красной Армией осуществлялось через Разведывательное управление генштаба, занявшее в его отношении абсолютно аналогичную позицию. Создался своего рода тупик, в котором в ответ на нежелание Питона делиться информацией РУ ограничивало предоставление ему собственных материалов и отказывало в допуске на фронт, хотя американец энергично добивался этого. В ответ тот обратился в Отдел военной разведки (МИД) армии США с просьбой наложить ограничения на передвижения советского ВАТ в Соединенных Штатах, чтобы таким образом повлиять на Москву и попытаться получить разрешение посетить район боевых действий. Положение советского руководства в начальный период войны не позволяло сохранять жесткую принципиальную позицию по отношению к возможному союзнику, поэтому очень скоро Питону продемонстрировали военные объекты различной степени секретности, в том числе заводы, производившие самолеты нового поколения. Однако в своей ослепленности атташе и его помощник не желали замечать жесты доброй воли. В донесениях в Вашингтон они утверждали, что это не имеет никакого значения, поскольку ничего существенного им все равно никогда не предъявят. Еще одним постоянным мотивом в донесениях атташе являлись сообщения о слабости режима, неизбежном возникновении мощной и многочисленной “пятой колонны” и близком падении Советского Союза. Лучше ощущавшее ситуацию руководство военного министерства пыталось воздействовать на позицию Питона и сделать ее более конструктивной, однако безуспешно. Когда ВАТ безосновательно доложил о желании советской стороны давать информацию только в обмен на сведения о Квантунской армии, ему немедленно направили список японских частей в Маньчжурии со сведениями о 6 пехотных и 2 танковых дивизиях, 2 кавалерийских бригадах и 350 боевых самолетах на пяти авиабазах. В архивах отсутствуют какие-либо свидетельства даже попытки Питона обменять эти данные на информацию о вермахте, она так и осталась в папках атташата. Но терпение Вашингтона имело свои пределы. После заявления ВАТ о невозможности осуществлять поставки снабжения Советскому Союзу через Архангельск он исчерпал кредит и был отозван на родину.

Представители британских вооруженных сил официально начали сотрудничество с советскими коллегами 11 июля 1941 года. В этот день начальник ДМИ генерал Ф. Дэвидсон прибыл в Москву и предложил установить взаимодействие по линиям оказания военной помощи и сбора разведывательной информации. Однако еще до этого, в июне 1941 года в советскую столицу прибыла военная миссия Великобритании (“Миссия 30”) под руководством генерала Д. Джонсона, вскоре передавшего дела генералу Н. Макфарлену. Ее задачи не исчерпывались взаимодействием с СССР, британцы поддерживали также контакты с представителями Польши генералом Андерсом и Чехословакии полковником Пикой. 29 июля начальник генерального штаба Красной Армии генерал армии Жуков пообещал Макфарлену организовать ежедневный обмен разведывательной информацией, после чего тот обратился в Аондон с просьбой направлять ему требуемые данные. На этом этапе полезная информация из Лондона почти не поступала, и британцы занимались главным образом попытками создания у союзника впечатления своей значимости в войне. Не дожидаясь официального решения на этот счет, Объединенный комитет по разведке (ОКР) дал Адмиралтейству и военному министерству указания о предоставлении разведывательной информации в московскую миссию. Ее передавали по линиям проводной телетайпной связи с шифровальной аппаратурой, стоявшей в помещениях ВАМ и ВМАТ Великобритании. Представители британской разведки отнюдь не были убеждены в надежности сохранения секретов московскими коллегами и постоянно беспокоились на этот счет. В результате сообщения готовились с учетом неизбежности утечки информации к противнику, то есть в обезличенном виде. Как уже указывалось, это практически полностью исключало предоставление материалов сообщений, дешифрованных по программе “Ультра”. С полученной в Москве информацией британцы поступали иначе. Они рассматривали ее в качестве имеющей высшую степень секретности, шифровали с помощью блокнотов разовых ключей и направляли в СИС дипломатической почтой в специальных двойных конвертах с пометкой: “Полковнику X. С. Хэттон-Холлу”. Самые секретные материалы не посылались даже таким образом, для них была установлена еще более серьезная процедура доставки и использования, включавшая в каждом отдельном случае не обезличивание, а легендирование источника информации. Постепенное увеличение объема материалов вскоре потребовало доставки в Москву шифровальной машины. С ее помощью закрывались различные сообщения, а наиболее секретные, предназначавшиеся лично для генерал-майора Макфарлена, проходили особую процедуру шифрования, обозначавшуюся литером “А”.

Советская сторона в июле 1941 года предложила организовать сотрудничество таким образом, чтобы оно помогло не только совместно использовать получаемую информацию, но и делать определенные выводы в отношении ее источников. В случае попадания к СССР данных об обстановке на Западе, а к Великобритании — на Восточном фронте, их следовало предоставлять в малейших деталях, позволяющих каждой из сторон сравнить их со своими. Процесс обмена организовывал заместитель начальника военной разведки генерал-майор Панфилов. В этот же период от НКВМФ СССР к британцам стала поступать важная и ценная информация, по значимости далеко превосходящая получаемую от сухопутных войск и авиации. К этому же времени относятся попытки Макфарлена организовать обмен данными анализа перехвата (“Y”