Идти недалеко. Нужно снова вернуться туда, откуда она пришла: похоже, в детстве она жила в одной из двухэтажек, мимо которых недавно проходила. Рядом с Шепчущим домом.

«Я хожу кругами с того самого дня, как попала в Старые Поляны. Кончится ли этот путь?»

Инна бережно убрала в сумку остатки документов, положила их на самое дно и направилась к двери.

Проходя возле Шепчущего дома, Инна заставила себя остановиться и прислушаться.

Чтобы побороть страх, нужно пустить его внутрь, прочувствовать каждой жилкой, попробовать на вкус. Когда он войдет в тебя, разольется в крови, запульсирует в висках, когда ты сроднишься с ним, то сумеешь узнать его природу. А узнав, сможешь и побороть.

Инна всегда так думала, всегда шагала навстречу тому, чего боялась: стучалась в запертые двери и распахивала их, знакомилась с людьми, выступала перед большой аудиторией, проходила собеседования… Но ведь это было преодоление собственных внутренних страхов, произраставших из неуверенности. Здесь же был страх другого рода – она узнала его в Старых Полянах, а прежде думала, что он живет только в фильмах ужасов и книгах авторов, подобных Стивену Кингу.

Впуская в себя этот страх, можно было открыть душу чему-то потустороннему. Но, с другой стороны, именно там, на той стороне, были ответы.

Поэтому Инна стояла и, холодея от ужаса, заставляла себя слушать. Только дом молчал. Он больше не хотел раскрывать своих секретов, и Инна, помедлив еще немного, отправилась дальше.

Она миновала несколько частных домов, заметила, что табличек с номерами ни на одном из них нет, и нахмурилась. Двухэтажных домов здесь пять. Как отыскать среди них нужный? Заходить во все подряд?

Однако волновалась Инна напрасно. На втором же доме красовалась табличка с цифрой «22». Вот куда ей нужно.

Прежде чем войти в подъезд, Инна рассмотрела табличку: она сверкала в лучах утреннего солнца, как медаль на кителе военного, и выглядела новой, словно кто-то прикрутил ее буквально на днях.

– Вы хотели, чтобы я нашла его, – пробормотала Инна, уже не удивляясь.

Она чувствовала, что ее ведут (только вот кто и зачем?) по заданному маршруту, оставляя на пути метки, чтобы она не заплутала. Клубочек должен был размотаться рано или поздно.

В каждом подъезде было по восемь квартир. Нужная ей, двенадцатая, должна находиться на первом этаже, во втором подъезде, посчитала Инна и направилась туда.

Здесь было светло – не пришлось спотыкаться. Солнечные лучи проникали через разбитое окно на лестничной клетке, заглядывали в распахнутую дверь подъезда.

Расчет оказался верен: вот она, двенадцатая.

«Неужели я вправду когда-то жила здесь?»

Дверь квартиры была плотно закрыта. Инна автоматически протянула руку к звонку, но вовремя вспомнила, что отозваться, открыть ей некому, внутри давно никого нет.

«Придется ломать дверь или лезть в окно!» – мелькнула мысль, но одновременно с этим Инна повернула ручку, потянула на себя, потом толкнула.

Раздался сухой скрип, посыпалась серая труха, и дверь открылась, явив взору Инны короткий коридор.

– Вот я и дома, – не понимая зачем, произнесла Инна.

Дома она себя уж точно не чувствовала.

У порога до сих пор лежал бурый от времени коврик. Это было странно трогательно, словно коврик был живым существом, и хозяева, уезжая, позабыли его, как собаку или кошку. А он не ушел никуда, остался ждать и вот наконец дождался.

Инна вошла в прихожую. Она была крохотная, не развернуться, и только встроенный стенной шкаф спасал положение: туда можно повесить одежду или поставить обувь.

Девушка прикоснулась к простой металлической ручке, и по телу пробежал импульс, похожий на слабый электрический разряд. Трудно объяснить, что это было – будто тонкая огненная змейка пробежала от кисти руки до головы. Инна поспешно отдернула руку, но тут же, заинтригованная, снова взялась за ручку и открыла дверь.

А дальше… В шкафу не было ничего, кроме старых резиновых галош, даже вешалки отсутствовали. Инна шагнула внутрь шкафа и закрыла за собой дверцы. Темнота была вязкой и душной. Пыль забивалась в нос, и Инна чихнула.

«Я что, с ума сошла? Зачем залезла?»

Она присела на корточки – и ощутила привычность этого действия.

Прошел всего миг, и Инна уже хотела встать и выбраться отсюда: действительно, что за глупость – прийти в пустой дом и забраться в стенной шкаф! Но в следующую секунду услышала голоса. К плечу что-то мягко прикоснулось, и она испуганно вскрикнула, но тут увидела, что это пальто.

Шкаф больше не был пустым: внутри висела одежда, на полочках лежали шапки и платки, на полу стояла обувь. На специальных крючках помещались зонтики. Теперь тут было тесно, и Инна удивилась, как она вообще здесь помещается.

Между створками двери был небольшой зазор, так что в шкаф проникал свет. И в этом свете Инна увидела свои колени, ноги, руки. Вместо джинсов и футболки на ней было синее платье с длинными рукавами и колготки. На ногах – стоптанные домашние тапочки в горошек.

Девушка превратилась в маленькую девочку, оставаясь при этом взрослой в теле ребенка.

«Бред, бессмыслица!»

Инна стала Евой и привычно прислушалась к тому, о чем говорили на кухне.

– И чё я после этого должна – ноги ей целовать? Вот они у меня где! – Раздался звучный хлопок. Голос говорившей был, кажется, знаком. – Сам сел и мамашу свою посадил! Сели мне на шею и поехали. И мне еще, главное, говорит! Тычет мне своим сыночком драгоценным! – Говорившая перевела дух. – Давай, за все хорошее!

Посудный звон, означающий, что собеседники сдвинули бокалы.

– Сердитая прям водка какая-то. Где брала?

– В «стекляшке», – вяло ответил другой голос.

– Ну, ясно. Так вот я и говорю… Как пошла на нее! Ты, говорю, на меня хлеборезку-то свою не разевай! Я тебе все зубы твои вставные повыбиваю!

Инна поняла, почему голос ей знаком. Дурацкое словечко «хлеборезка», эта фраза «как пошла на нее». Конечно же, на кухне сидела та полная продавщица, которую Инна встретила, когда в первый (или какой на самом деле?) раз приехала в городок.

«Неужели это моя мать?»

Но следующая фраза показала, что это не так.

– Ладно, чё все обо мне-то. Сама как?

– Не могу больше, Ирка, – сказал второй голос, и сердце Инны подскочило к горлу. Это явно была хозяйка дома, Зоя Панкратова. Больше некому.

«Значит, это моя мать. А где же Сева?» – подумала Инна, и тут Ира задала ее вопрос вслух:

– Где твои-то?

– Мотаются где-то. Пускай бы и не приходили.

В голосе Иры прорезались сочувственные нотки: