Однако против двух вариантов данной гипотезы есть и весьма серьезные возражения. Арест более ста человек, формирование из них неких «групп», обвинение всех их в подготовке террористических актов и возложение чуть ли не прямой ответственности за «кремлевский заговор» на одного Енукидзе выглядят откровенным перебором, явно излишни, а потому и плохо укладываются в оба варианта версии. Противоречит ей и иное. Решение Политбюро «Об охране Кремля», смещение Петерсона, второй суд над Каменевым, наконец, весь ход и содержание июньского 1935 г. Пленума. Все это не только не требовалось в данном гипотетическом случае, но и, наоборот, могло подчеркнуть личностный характер конфликта Сталин — Енукидзе, что отнюдь не служило интересам генсека.

Противоречит данной гипотезе в любом ее варианте и иной мотив. Психологический. То, что многие историки называют «патологическим страхом тирана за свою жизнь, власть». В пользу такой подоплеки событий вроде бы говорит четкая, откровенная и однозначная ориентированность «кремлевского дела». Настойчивое желание продемонстрировать существование прямой угрозы для жизни Сталина, доказать, что все противники его курса — от белогвардейцев до троцкистов и зиновьевцев — сплотились ради его физического устранения. Разумеется, по сугубо политическим причинам. Но в таком случае конкретные меры по обеспечению безопасности высших должностных лиц страны, и особенно Сталина, принятые тогда, в первой половине 1935 г., оказываются явно не адекватными предполагаемому страху, тому, о чем поведал на Пленуме Ежов. Ведь все изменения в организации службы охраны Кремля, узкого руководства свелись лишь к переподчинению комендатуры Кремля, передаче ее в ведение НКВД. Мало того, в гипотезу, основанную на таком мотиве, никак не укладывается и само «дело» Енукидзе, и то значение, которое ему было придано на Пленуме.

Рассматривая гипотезу, признающую «кремлевское дело» от начала до конца вымышленным, следует учесть возможность и иного ее толкования. Признание вполне вероятной возможности инициирования «дела» Ягодой. В пользу чего свидетельствует, собственно, и само следствие, и его результаты. Переход контроля за Кремлем уже 14 февраля в руки НКВД, что неизбежно привело к усилению роли именно этого ведомства. Повышение значимости Ягоды, Агранова, «сумевших» раскрыть «заговор», предотвратить покушение на Сталина, спасти ему жизнь. Кроме того, «дело» должно было бы компенсировать просчеты, допущенные сотрудниками наркомата и приведшие к убийству Кирова.

Но не менее значимые факты опровергают и данную гипотезу. Во-первых, появление «кремлёвского дела» наносило серьёзный удар по престижу НКВД, ибо он, и никто иной, занимался предварительной проверкой всех тех, кого предстояло взять на работу в Кремль, в том числе и в комендатуру. Следовательно, свидетельствовало об очередных просчетах наркомата, ставило под сомнение компетентность его сотрудников, их умение и навыки. Во-вторых, в данной схеме напрочь отсутствует место для странного решения судьбы Петерсона, для акцентирования внимания на аморальном облике Енукидзе. Не объясняет такая гипотеза и иного, весьма существенного. Отсутствия улик; создание следствием слишком уж разветвленной, нарочито обширной «контрреволюционной организации»; отведение роли будущих террористов женщинам-библиотекарям. Нет, измысленный профессионалами НКВД «заговор» должен был выглядеть более убедительным, доказуемым.

Теперь рассмотрим альтернативную гипотезу. Самую парадоксальную. Предположим, что заговор действительно существовал. Есть ли факты, подтверждающие это? Да, хотя и появились они лишь два года спустя, да еще и носят весьма специфический, малоубедительный характер — только показания подследственных на допросах. В день ареста Енукидзе — 11 февраля в Харькове, и Петерсон — 27 апреля в Киеве дали разным следователям идентичные до деталей признательные показания. Рассказали о том, что готовили переворот и арест либо убийство в Кремле Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе.[119]А 19 мая 1937 г. и Ягода, но через полтора месяца после ареста, также назвал Енукидзе в числе «заговорщиков» «организации правых». Подтвердил это откровение ссылкой на слова, якобы сказанные Енукидзе в 1932 или 1933 г.: «Мы также, как и они (троцкисты, зиновьевцы. — Ю.Ж.) против генеральной линии партии. Против Сталина… Мы можем хладнокровно готовиться, готовиться всерьез к захвату власти и имеем свои планы». Далее Ягода продолжил: «Планы правых в то время сводились к захвату власти путем так называемого дворцового переворота. Енукидзе говорил мне, что он лично по постановлению центра правых готовит этот переворот. По словам Енукидзе, он активно готовит людей в Кремле и в его гарнизоне (тогда ещё охрана Кремля находилась в руках Енукидзе)… Енукидзе заявил мне, что комендант Кремля Петерсон целиком им завербован, что он посвящен в дела заговора. Петерсон занят подготовкой кадров заговорщиков-исполнителей в Школе (им.) ВЦИК, расположенной в Кремле, и в командном составе кремлевского гарнизона… В наших же руках и московский гарнизон… Корк, командующий в то время Московским военным округом, целиком с нами». И добавил: «Я хочу здесь заявить, что в конце 1933 г. Енукидзе в одной из бесед говорил мне о Тухачевском как о человеке, на которого они ориентируются, и который будет с нами».

26 мая на очередном допросе Ягода вновь вернулся к затронутой ранее теме: «Когда по прямому предложению Сталина я вынужден был заняться делом «Клубок», я долго его тянул, переключил следствие от действительных виновников, организаторов заговора в Кремле — Енукидзе и других, на «мелких сошек», уборщиц и служащих… Я уже говорил, что инициатива дела «Клубок» принадлежит Сталину. По его прямому предложению я вынужден был пойти на частичную ликвидацию дела. С самого начала мне было понятно, что тут где-то порвалась нить заговора Енукидзе в Кремле, что если основательно потянуть за оборванный конец, вытянешь Енукидзе, а за ним и всех нас — участников заговора. Так или иначе, но Енукидзе я считал в связи с этим проваленным, если не совсем, то частично». Весной 1935 г., продолжал Ягода, Петерсон заявил ему, что «Енукидзе и он сам очень обеспокоены материалами о заговоре, которые попали в НКВД… В следствии я действительно покрыл Петерсона, но мне надо было его скомпрометировать, чтобы снять его с работы коменданта Кремля. Я же все время стремился захватить охрану Кремля в свои руки, а это был удобный предлог. И мне это полностью удалось… Петерсон был после этого снят, вместе с ним из Кремля была выведена Школа (им.) ВЦИК. В Кремль были введены войска НКВД».[120]

Если скорректировать лексику протоколов, точнее — следователей, не воспринимать дословно, в прямом смысле такие понятия, как «организация», «центр», даже «заговор», то перед нами возникнет четкий и даже честный пересказ хода следствия по «кремлевскому делу». Вернее, как оказывается, по делу «Клубок», которое было поручено Ягоде лично Сталиным. И именно данный факт следует признать бесспорным, ибо ни под каким давлением — физическим или моральным — Ягоде не позволили бы придумывать подобное и, тем более, следователям — вносить в протоколы.