Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом, когда нас найдут. Ее тоже в живых не оставят, слишком много она знает.
Здесь ей безопаснее, может быть, она ещё справится, перерастет, забудет.
Ей всего восемнадцать.
- Тогда едем? - Савва поднимается, отряхивает футболку. С сожалением смотрит на Машу, юркнувшую в туалет.
Вижу, хочет остаться.
Он обходит стол.
- Семёна обнаружат дня через два. Когда он позвонит Совету мы уже далеко заберемся.
- Ты точно со мной? - тоже встаю.
- Разумеется.
Встречаемся глазами. Взгляд у него уверенный. Оба понимаем, что без него я протяну и того меньше.
И я благодарен.
- Тогда едем, - шагаю к выходу.
Приказываю себе успокоиться, вытираюсь платочком.
Не помогает, я этот кусок ткани уже истрепала в лохмотья. А прошло лишь полчаса.
Не верю, что они уехали. И что у меня теперь нет дома, это тоже потрясение, я его лишь сейчас осознаю.
Ворвались вдвоем в привычный мирок. И изломали его.
Савва сказал, что в номере, который сегодня снял, оставил деньги. И гостиницу оплатил на два месяца вперёд. И мне оставленной суммы хватит до лета. Знаю, что хватит, я экономная, а как только окончу первый курс - я и сама уеду.
Все вроде бы хорошо, правильно.
Но как же так быстро. Ещё утром я варила кашу на завтрак, кастрюлька, наверное, до сих пор в холодильнике стоит, грязная, с налипшими остатками крупы на стенках.
Тамара ведь сама не приберет, она привыкла, что всегда я.
В туалет раскатисто стучат. И злой голос по ту сторону возмущается:
- Какого черта, Маша, ты сегодня работать будешь или нет?
Вздыхаю и встаю с унитаза. Открываю крышку, бросаю в воду чек.
Принесла его Савве, когда он расплатился за кофе. А он нарисовал в уголочке сердечко.
И уже полчаса сижу с ним, как с ценной бумагой. Трясусь над ним, словно это акции на нефть.
Двойной эспрессо. Сливки. Один сахар.
С ума я сошла, вот что.
Смываю воду. Щелкаю задвижкой, и предстаю перед красным от гнева барменом.
- У тебя несварение или что? - он кричит. - Тут уже очередь.
Выскальзываю из туалета в зал, из очереди наблюдаю только рыжего кота в углу, он моет лапами мордочку.
Вспоминаю, как Ярослав подошёл ко мне с ним в день нашего знакомства у клуба. И подхватываю на руки, прижимаю к груди толстенькое теплое тельце.
Он греет, а мне так пусто и холодно.
Бармен идёт за мной, на ходу продолжает меня отчитывать:
- Ты сколько раз за смену запиралась в туалете?
- Больше не буду, - обещаю. Вытираю мокрое от слез лицо и поворачиваюсь. - Что надо делать?
- Что, - он осекается, словно раздумывает. Смотрит на меня и вдруг отвешивает неловкий комплимент. - Некоторые когда ревут - у них носы красные, морда кривится. А ты - как в фильмах. Прозрачные дорожки из-под ресниц.
Смахиваю очередную прозрачную дорожку и мысленно ужасаюсь - что творится с народом вокруг?
Все будто бы спятили, кроме вот, кота разве что.
- Ты не злись, в общем, - парень идёт к стойке. - Что я тебя носом тычу в косяки. Рабочие моменты, - заявляет по-деловому и перебрасывает через плечо белое полотенце.
Мою грусть разбавляет смешок. Полотенце - зачем оно ему. Он тут бокалы не натирает. Бокалов тут и нет, только чашки для кофе, пиво в бутылках и пластиковые стаканы.
И если уж совсем откровенно - то он больше буфетчик, чем бармен.
Но он всем плетет, что через год станет, как Алекс Кратена и откроет собственный бар на лондонской Олд-Стрит.
- Смена в шесть утра кончится, - спускаю кота на соседний табурет и смотрю на часы. - То есть через полчаса. Я могу дополнительно ещё два часа отработать, до восьми. А потом в институт поеду.
- Не надо, - он великодушно машет на меня полотенцем. Смотрит поверх моей головы и хмурится. - А там опять что? Слушай, скажи друзьям, чтобы не отвлекали тебя. Пусть совесть имеют.
В удивлении оглядываюсь и деревенею, чуть не валюсь с высокого табурета.
По залу идёт Яр, и прямо ко мне.
Не видение, не мираж, ведь бармен его тоже заметил.
Скатываюсь на пол и несусь ему навстречу.
- Что случилось? - спрашиваю запыханно, и стыжусь - в голосе столько счастья, я радуюсь беде - ведь ему явно нехорошо, он так озабочен.
- Есть у вас круглосуточные клиники, частные? - он смахивает пот со лба.
- Только больница, - лепечу, - детская, районная, и ещё на горе. А...- не договариваю, хватаюсь за его куртку. Глаза снова слезятся. - С Саввой что-то?
Он молчит. Впалые щеки, небритость, потухший взгляд, он даже сейчас красивый, даже такой уставший тянет меня, похож на замотавшегося бизнесмена.
Встряхиваю волосами, выглядываю из-за его широкой фигуры.
- Где Савва? - в волнении тереблю его за руку. - Почему вы вернулись?
- Пойдем, - он крепче обхватывает мою ладонь.
От нетерпения подскакиваю рядом с ним к выходу, вслед мне несётся истерический оклик бармена, но я убавляю громкость, и его возмущения, и собственной совести, я же на работе, а получается гуляю всю ночь, то в номере на кровати, то в туалете, то сижу за столиком и кофе распиваю.
Это безобразие.
Выходим на улицу, и Яр машинально набрасывает мне на плечи свою куртку, но я так взбудоражена, что даже холода не ощущаю, вижу черный блестящий ягуар на парковке, одинокий, среди грузовиков, и дергаюсь к нему, как к магниту.
Он такой же гладкий и аккуратный, нет вмятин, ничего не разбито - значит, не авария.
Яр открывает дверь пассажирского, бросаю взгляд в салон и охаю.
Савва в кресле, рядом с водительским сиденьем. Пристегнут ремнем, глаза закрыты, ресницы черными полукружьями раскрашивают бледное лицо.
Он не двигается и, кажется, глаз больше не откроет, такое бескровное у него лицо.
- Он жив? - шепчу и цепляюсь за надежду, Яр ведь спрашивал про клинику, значит...
- Я не знаю, что с ним, - Яр чуть встряхивает его за плечо. Лицо Саввы остаётся таким же бесстрастным, он будто ничего не чувствует. - Мы только выехали из городка. И он отключился, - продолжает Яр. - Не реагирует.
- А ты думаешь, - кусаю губу, исподлобья кошусь на него, - больница поможет? Вы ведь, - хочу сказать, что они ягуары, и медицина им, возможно, другая нужна, и не решаюсь.