тысячеглазого треста

блестит

электричеством ровным.

Вшивают

в Маркса

Аверченковы листы,

выписывают гонорары Цицеронам.

Готово.

А зав

упрется назавтра

в заглавие,

как в забор дышлом.

Воедино

сброшировано

12 авторов!

— Как же это, родимые, вышло?? —

Темь

подвалов

тиражом беля.

залегает знание —

и лишь

бегает

по книжным штабелям

жирная провинциалка —

мышь.

А читатели

сидят

в своей уездной яме.

иностранным упиваются,

мозги щадя.

В Африки

вослед за Бенуями

улетают

на своих жилплощадях.

Званье

— «пролетарские» —

нося как эполеты,

без ошибок

с Пушкина

списав про вёсны,

выступают

пролетарские поэты,

развернув

рулоны строф повёрстных.

Чем вы — пролетарий,

уважаемый поэт?

Вы

с богемой слились

девять лет назад.

Ну, скажите,

уважаемый пролет, —

вы давно

динаму

видели в глаза?

— Извините

нас,

сермяжных,

за стишонок неудачненький.

Не хотите

под гармошку поплясать ли? —

Это.

в лапти нарядившись,

выступают дачники

под заглавием

— крестьянские писатели.

О, сколько нуди такой городимо,

от которой

мухи падают замертво!

Чего только стоит

один Радимов

с греко-рязанским своим гекзаметром!

Разлунивши

лысины лачкй,

убежденно

взявши

ручку в ручки,

бороденок

теребя пучки,

честно

пишут про Октябрь попутчики.

Раньше

маленьким казался и Лесков —

рядышком с Толстым

почти не виден.

Ну, скажите мне,

в какой же телескоп

в те недели

был бы виден Лидин?!

— На Руси

одно веселье —

пити… —

А к питью

подай краюху

и кусочек сыру.

И орут писатели

до хрипоты

о быте,

увлекаясь

бытом

госиздатовских кассиров.

Варят чепуху

под клубы

трубочного дыма —

всякую уху

сожрет

читатель-Фока.

А неписаная жизнь

проходит

мимо

улицею фыркающих окон.

А вокруг

скачут критики

в мыле и пене:

— Здорово пишут писатели, братцы!

— Гений — Казин,

Санников — гений…

Все замечательно!

Рады стараться! —

С молотка

литература пущена.

Где вы,

сеятели правды

или звезд сиятели?

Лишь в четыре этажа халтурщина:

Гиза,

критика,

читаки

и писателя.

Нынче

стала

зелень веток в редкость,

гол

литературы ствол.

Чтобы стать

поэту крепкой веткой —

выкрепите мастерство!

[1926]

ДОМ ГЕРЦЕНА

(только в полночном освещении)

Расклокотался в колокол Герцен,

чуть

языком

не отбил бочок…

И дозвонился!

Скрипнули дверцы,

все повалили

в его кабачок.

Обыватель любопытен —

все узнать бы о пиите!

Увидать

в питье.

в едении

автора произведения.

Не удержишь на веревке!

Люди лезут…

Валят валом.

Здесь

свои командировки

пропивать провинциалам.

С «шимми»,

с «фоксами» знакомясь,

мечут искры из очков

на чудовищную помесь —

помесь вальса с казачком.

За ножками котлет свиных

компания ответственных.

На искусительнице-змие

глазами

чуть не женятся,

но буркают —

«Буржуазия…

богемцы…

Разложеньице…»

Не девицы —

а растраты.

Раз

взглянув

на этих дев,

каждый

должен

стать кастратом,

навсегда охолодев.

Вертят глазом

так и этак,

улыбаются уста

тем,

кто вписан в финанкете

скромным именем —

«кустарь».

Ус обвис намокшей веткой,

желтое,

как йод,

пиво

на шальвары в клетку

сонный русский льет…

Шепчет дева,

губки крася,

юбок выставив ажур:

«Ну, поедем…

что ты, Вася!

Вот те крест —

не заражу…»

Уехал в брюках клетчатых.

«Где вы те-пе-рь…»

Кто лечит их?

Богемою

себя не пачкая,

сидит холеная нэпачка, —

два иностранца

ее,

за духи,

выловят в танцах

из этой ухи.

В конце

унылый начинающий —

не укупить ему вина еще.

В реках пива,

в ливнях водок,

соблюдая юный стыд,

он сидит

и ждет кого-то,

кто придет

и угостит.

Сидят они,

сижу и я,

во славу Герцена жуя.

Герцен, Герцен,

загробным вечером,

скажите пожалуйста,

вам не снится ли,

как вас

удивительно увековечили

пивом,

фокстротом

и венским шницелем?

Прав

один рифмач упорный,

в трезвом будучи уме,

на дверях

мужской уборной

бодро

вывел резюме:

«Хрен цена

вашему дому Герцена».

Обычно

заборные надписи плоски,

но с этой — согласен!

В. Маяковский.

[1928]

ПИВО И СОЦИАЛИЗМ

Блюет напившийся.

Склонился ивой.

Вулканятся кружки,

пену пепля.

Над кружками

надпись:

«Раки

и пиво

завода имени Бебеля».

Хорошая шутка!

Недурно сострена!

Одно обидно

до боли в печени,

что Бебеля нет, —

не видит старина,

какой он

у нас

знаменитый

и увековеченный.

В предвкушении

грядущих

пьяных аварий

вас

показывали б детям,

чтоб каждый вник:

— Вот

король некоронованный

жидких баварий,

знаменитый

марксист-пивник. —

Годок еще

будет

временем слизан —

рассеются