– Не знаю, когда мы с вами сможем снова встретиться. Было приятно увидеть своего человека. Постарайтесь не быть простаком. Это будет стоить шеи и вам, и… может быть, мне.

Не подавая Паркеру руки, Кроне кивнул головой и вышел.

Подавленный и злой, Гитлер поднялся в номер гостиницы в Годесберге. Он ничего не ответил на нетерпеливый вопрос Геббельса. Только когда вышел адъютант и когда Геббельс повторил вопрос, Гитлер с неохотою рассказал о происшедшем в замке Шрейбера.

– И вы уехали? – в неподдельном ужасе воскликнул Геббельс.

– Не мог же я сидеть в прихожей!

Грубое ругательство в адрес Тиссена сорвалось с уст Геббельса.

– Как можно было делать такую глупость! – крикнул он, обращаясь к Гитлеру. – Унижение! Мало мы их вынесли! Еще бы одна ночь… одна-единственная ночь… – он сделал широкий жест, – и больше никаких препятствий!.. Вы не должны были оставлять их без присмотра. Такие события происходят раз в жизни.

– Теперь поздно, – устало пробормотал Гитлер.

– Гесс был прав: вас нельзя было пускать одного… Унижение! А когда ремовские молодцы будут выпускать нам кишки – это будет веселее?

При имени Рема Гитлер вскинул голову и, багровея, крикнул:

– Этого не будет! Не будет, я вам говорю! Тиссен понимает, что это было бы крахом.

– Для нас.

– И для него тоже!

– Он выложил бы еще немного денег, и глотки штурмовиков были бы заткнуты.

Гитлер бросил на Геббельса гневный взгляд.

– Не дергайте мне нервы, Юпп… Слышите? Оставьте меня в покое!.. Уйдите, убирайтесь!..

В его голосе прозвучала угроза.

Геббельс присмирел. Припадая на одну ногу, он забегал по комнате.

– Придется туда поехать, – сказал он уже совершенно спокойно. – Может быть, я сумею пролезть на это совещание.

– Черта с два!.. Впрочем, вам это, может быть, и удастся.

– Если нет, по крайней мере, буду знать, кто еще туда явится и когда это кончится.

– Я с вами! – сказал Гитлер, шагнув к двери.

Он не мог решиться отпустить на такое совещание даже этого, самого верного своего приспешника. Но Геббельс потянул его за рукав и силою усадил в кресло.

– Вам там нечего делать.

– Нечего делать?! Мне там нечего делать?! – хрипло выкрикнул Гитлер. – А содержать партию будете вы? Вы найдете мне других кредиторов?

Геббельс в раздражении швырнул на стол шляпу, которую уже держал в руках.

– Вы, по-видимому, забыли, кто привел к вам Шрейбера! – Он, подбоченившись, стоял перед Гитлером.

– В Руре найдутся деньги и без Шрейбера! – крикнул Гитлер. – Там знают, кому их дать. Во всяком случае, не вам! Вы мне не нужны… Мне никто не нужен! – Гитлер вскочил и с угрожающим видом подошел к телефону.

Геббельс отстранил его руку от трубки.

– Ага! Испугались! – торжествующе сказал Гитлер. – Вы знаете, что достаточно одного моего слова – и…

– Я ничего не боюсь.

– Не врите, Юпп, вы всегда чего-нибудь боитесь. Ну, ну, будет, Юпп, – неожиданно мирно сказал Гитлер. – Меня-то вы можете не бояться. – Он подошел к Геббельсу, положил ему руку на плечо.

Геббельс исподлобья посмотрел на Гитлера.

– Величайшая неосторожность, какую вы можете совершить, – проговорил он, – это поссориться со Шрейбером!

– Он взял в разговорах со мною неподходящий тон.

– Реже с ним встречайтесь. Не афишируйте эту дружбу.

– В ней нет ничего предосудительного.

– Никто не должен знать, что деньги идут из-за границы.

– Гамбург – не заграница.

– Но Шрейбер – это не столько Гамбург, сколько Лондон, не столько Лондон, сколько Нью-Йорк.

– Об этом знают сто человек.

– Достаточно.

– Ваша обязанность, Юпп, чтобы люди знали то, что им следует знать.

– Довольно тяжелая обязанность, мой фюрер!.. Я забыл сказать: если Шрейбер представит вам на днях… того американца… третий раз приезжающего к нам…

– Ванденгейма?

– Да… Держите себя с ним… – Геббельс запнулся, подыскивая слово. Ему хотелось сказать: «почтительно», но он не решался, зная заносчивость Гитлера. Ограничился тем, что сказал: —…как друг.

– Они дадут денег?

– Это во многом зависит от него.

– Нам… мне?

– Да, – уверенно сказал Геббельс.

Гитлер потер лоб.

– Вы думаете, Ванденгейм кое-что привез?

– Достаточно для Рура.

– Рур – Руром. Сейчас меня больше занимает «ИГФИ».

– Они обещают помочь и в этом. Если вам удастся поставить на ноги тяжелую промышленность и химию…

Гитлер перебил:

– На черта это будет нужно, если они не позволят мне вооружаться!

– Шрейбер уверяет, что Ванденгейм за тем и приехал, чтобы предпринять кое-что в этом направлении.

Гитлеру хотелось еще и еще раз слышать подтверждение этому. Оно звучало для него как музыка. Он возбужденно вскочил с кресла. На лице его отразилась неподдельная радость:

– Слушайте, Юпп!.. У наших американских друзей не должно появиться даже подозрения, что мы помним эти глупые разговоры Штрассера: сорок девять процентов – предпринимателям, сорок один – государству и десять – рабочим. Бред безумца!

– Было бы еще полезнее, мой фюрер, чтобы наши собственные промышленники уверовали в то, что эти штрассеровские глупости никогда не принимались нами всерьез.

– Сейчас меня интересуют американцы… Понимаете ли, вы, Юпп, ведь Америка… Америка… Это же Америка!

– Да, конечно… – неопределенно пробормотал Геббельс.

Но со свойственной ему непоследовательностью Гитлер тут же многозначительно проговорил:

– Напомните нашим друзьям с берегов Рейна, что на дурацкий вопрос Штрассера, останется ли в случае прихода национал-социалистов к власти собственность, прибыль и руководство хозяйством в руках предпринимателей, – я еще в 1930 году ясно ответил: «Понятно! Ведь я же не безумец, чтобы разрушать свое собственное хозяйство».

Гитлер пробежал по комнате, быстро потирая руки.

– Вы не представляете себе, Юпп, как вы меня обрадовали! – Вдруг он остановился и с беспокойством спросил: – А не может случиться, чтобы американцы… давали деньги Шлейхеру… или Рему?

– Янки хотят иметь солидные гарантии. Чего они могут ждать от Рема с его шайкой? А со Шлейхером им, вероятно, не удастся сговориться насчет России. Он нерешителен. Едва ли им удастся повернуть его на восток так быстро, как это нужно американцам.